Когда он почувствовал хвост, вернее, не почувствовал, а увидел, (это было в Париже), поскольку охотники не считали нужным соблюдать правила наружного наблюдения, первый вопрос, который он задал себе был: «Кто?» Спецслужбы он отмел сразу же, так как прекрасно знал их почерк. Да и следить за ним у них не было ни малейших оснований, так как всю необходимую информацию о нем они имели еще с восьмидесятых годов, когда он занимался перекачкой в Европу и Америку и размещением капиталов КПСС, точнее группы ее наиболее дальновидных руководителей. Бандиты также отпадали, поскольку со всеми группировками, которые могли проводить за рубежом подобные операции, контакт был самый деловой и дружеский. Прозрение пришло внезапно, когда, придя в номер, он обнаружил на подушке «визитку» — белый прямоугольник с крестом, на котором славянской вязью было напечатано: «Российская Святая Тайная Инквизиция».

Первой его мыслью было связаться с полицией или контрразведкой, но он вспомнил судьбу одного из своих подручных, который обратился в полицию за защитой, а через несколько часов был найден задушенным в номере гостиницы, где проживал вместе с тремя охранниками. Охранники исчезли. Трупы их были найдены только через неделю. У каждого на груди лежал листок бумаги с крестом и надписью: «Да свершится правосудие Божье!» Такой же листок был найден и у подручного, бывшего подполковника КГБ и классного профессионала.

Преследователи не делали ни малейшей попытки вступить в контакт, ко он чувствовал их присутствие даже в туалете. Уезжать в Россию было безумием. Слишком много соратников уже томились в подвалах этой таинственной организации, с которой ничего не могли поделать ни власти, ни группировки, хотя и для тех и для других это было делом первой необходимости.

Используя весь наработанный годами профессионализм, он, оставив вещи в отеле, сумел оторваться от преследователей и улететь в Вену. В аэропорту слежки не было, однако, когда он вошел в свой номер в отеле, то на подушке он обнаружил все тот же страшный лист бумаги. А когда, приняв душ, вышел из номера, то, как по команде, отворились двери четырех соседних номеров, и на пороге каждого стоял человек в иезуитской позе (руки сложены на груди, голова склонена немного набок, кроткий взгляд устремлен в пол). В тот же вечер он улетел в Цюрих. Его уже ждали в вестибюле гостиницы пять человек в той же самой позе. В Цюрихе он провел пять дней и, когда нервы уже были на пределе, на машине выехал в Милан.

Его мысли были прерваны. Дверь отворилась без стука, и на пороге появился человек средних лет в монашеском одеянии. Незнакомец машинально сел на топчане, прислонившись к холодной стене. Монах сел на стул напротив него.

— Что заставило вас искать убежища в нашей обители? — спросил он на итальянском.

Незнакомец медлил с ответом, с трудом подбирая знакомые итальянские слова. Одновременно в мозгу проносились слова инструктора: «Не вздумай лгать. Уходи от ответов, но не лги. Если они почувствуют, что ты лжешь, тебя выкинут. Ложь — единственное, что может заставить их отказать тебе в защите. А то, что они почувствуют — это точно».

— Я служил дьяволу. Я хочу вернуться к Богу, — сказал, наконец, пришелец.

— Что заставило вас прийти к нам? — спросил монах, пронизывая незнакомца таким взглядом, каких он не отмечал даже у суперследователей КГБ. — Вы могли удалиться в любую обитель, в том числе и в вашей стране.

— Меня преследуют, — сказал незнакомец. — Мне трудно говорить по-итальянски. Вы не говорите по-английски, падре?

— Вы можете говорить по-русски, — сказал падре Гвидо, который владел шестью европейскими языками, помимо арабского, латыни и арамейского.