Но вопрос не только в том, что вы представляете собой сейчас, но и в том, кем вы станете в будущем. Люди развиваются. Одни идут вперед, другие деградируют.
— Очень интересно, — пытается острить Моньо.
— Вы не можете всю жизнь оставаться в этом состоянии и в этой комнате. Наливаться ракией и слушать бразильские мелодии. Или вы сами выйдете отсюда и найдете свое место в жизни, или вас выбросят как тунеядца и подонка. Нельзя же до бесконечности держать экзамены.
— Это не ваши, а мои проблемы, — бурчит юноша.
— Пока да. Но в скором времени могут перестать быть только вашими. Пользуйтесь случаем, пока есть возможность, принять решение самостоятельно. Это будет достойнее и благороднее. Иначе его примут за вас.
Последние мои слова прозвучали чуть более угрожающе, чем мне хотелось бы, может быть потому, что «Бразильская мелодия» неожиданно кончилась.
Моньо смотрит на меня мрачно и озадаченно, думая, вероятно, что ответить, но мне его ответ ни к чему. Поэтому я ему слегка киваю и выхожу.
На улице уже темнеет, когда я покидаю дом двух «бразильцев», наведя еще некоторые справки в двух-трех соседних квартирах. Темнеет, но я еще не закончил свои дела. Мне предстоит еще одна встреча, назначенная на этот день. Сажусь в троллейбус и покорно даю ему доставить меня к новому жилому комплексу «Восток».
Опуская раздражающие, но излюбленные многими писателями и доходные для них описания всем известных улиц и самых обычных лестниц, скажу только, что помещение, в котором я теперь нахожусь, счастливо контрастирует с беспорядком и неухоженностью квартиры Моньо: обширный зал, застланный бежевым паласом, красивая и хорошо расставленная мебель, светлые стены с несколькими изящными бра, две картины, о которых, по своей неосведомленности, не берусь судить, и широкий стол в углу, заваленный чертежами, — таковы в общих чертах неодушевленные предметы. Что же касается живых объектов, то здесь на первом плане хозяин квартиры — Марин Манев, 35 лет, архитектор, холост и не судим, а на втором — и последнем — Дора Денева, 24 года, студентка, тоже не судимая и представленная мне как невеста уже упомянутого Манева.
Хозяин предлагает мне стул, садится сам на диване рядом с Дорой и, поскольку уже имеет представление о моей профессии, обращает ко мне вопрошающий взгляд.
— Хорошо вы тут устроились, — замечаю добродушно, словно не понимая его молчаливого вопроса.
— В общем да, — соглашается хозяин. Ему уже ясно, что без вступления к разговору не обойтись. — Я против деления квартир на несколько комнат. Люди часто гонятся за количеством комнат, не зная, в сущности, что с ними делать. Человек обычно проводит все свое время в одной комнате, значит, надо, чтобы она была достаточно большой и уютной. Удобная и просторная гостиная и спальня, чего же больше?
— Совершенно верно, — соглашаюсь я. — Плохо только, что, когда пойдут дети, картина изменится…
— Тут есть и другие помещения, — вставляет Дора. — Так что, если вам нужно поговорить с глазу на глаз, я могу выйти.
Она, очевидно, по-своему истолковала направление, которое я придал разговору, но чувствуется, что ей вовсе не хочется покидать гостиную.
— Не беспокойтесь, — говорю. — Я пришел не для секретных переговоров. Речь идет о некоторых самых банальных сведениях, которые я хотел бы получить.
После этого я вкратце рассказываю о неприятном поводе моего визита. Манев слушает меня, нахмурив брови, что вряд ли так уж необходимо, потому что красивое лицо его и без того несколько мрачновато. Может быть, это следствие постоянного и напряженного вглядывания в чертежи? Он высок, строен, с уверенными и энергичными жестами, не вполне соответствующими его тихому, слегка глуховатому голосу, вероятно, атрофировавшемуся из-за постоянного молчания. |