– Ох, господин Аркадий…— прошептала она, трогательным и беззащитным движением поднося руку к груди; долго потом в чужедальних землях, вспоминая молодость, видел он каждый раз именно этот ее жест.

– И совсем напрасно. Я хотел бы быть тебе другом.

В ответ она захлопала длиннющими своими ресницами, вдруг ее осенило.

– Это полюбовником, что ли? — с любопытством спросила она.

Подобное в устах шестнадцатилетней девушки прозвучало столь неожиданно, что молодой Жухлицкий совершенно опешил. Да, юная Сашенькина прелесть, ее нынешний вид благополучной барышни невольно заставили его забыть о ее прошлом — прошлом девчонки, выросшей на приисках, где в тесных бараках, казармах, полутемных землянках интимная жизнь взрослых протекала на виду у всех, бурно, бестолково, со всей откровенностью и хмельным бесстыдством. Аркадий сконфуженно хихикнул и единственно лишь от растерянности и совсем для себя неожиданно схватил ее вдруг в охапку и поцеловал в сомкнутые губы. Сашенька ахнула, мигом выскользнула из неуклюжих его объятий, отбежала, смеясь показала язык и пошла прочь легкой своей походкой. Отдалясь на некоторое расстояние, кинула через плечо озорной взгляд и голосом звонким, полным дразнящего торжества запела:

Аркадий стоял оглушенный, не умея разобраться в своих ощущениях, противоречивых и доселе неиспытанных. Он не понимал, нет, ибо не был сейчас способен к размышлению, а лишь интуитивно чувствовал отмеченность Сашеньки легким касанием порока, и именно поэтому она казалась ему желанной вдвойне. О том, что сие есть одна из тайн мужской натуры вообще, он не знал и неприятно удивлялся собственной испорченности.

Вернувшись через часок домой, Аркадий как нарочно сразу же столкнулся с Сашенькой, и та, против ожидания, улыбнулась ему самым дружелюбным образом, хотя и не без некоторого милого лукавства. Ободренный, он в тот же вечер подкараулил ее наедине, снова подступил с объятиями, и на сей раз она не только не противилась, но даже несмело ответила на его поцелуй.

После этого они встречались еще раза три–четыре там же, за окраиной, и встречи их были мимолетны. Сашенька прибегала на них тайком. Боязливо озиралась. Неожиданно мрачнела посреди любовного вздора и милых шалостей. Или, наоборот, вдруг начинала хохотать без явных причин. То и дело порывалась ускользнуть. Аркадию, терпеливо сносившему ее причуды, мнилось, что именно таковыми полагается быть прелестям девичьего нрава. Неведение его не могло быть долгим, и однако подоплека Сашенькиных страхов обнажилась слишком неожиданно и более того — убийственно грубо.

Расставшись с Сашенькой, умчавшейся, как всегда, внезапно, Аркадий задумался, глядя ей вслед с тягостным чувством томления и досады. Вдруг за спиной у него кто–то шумно вздохнул. Аркадий оглянулся — рядом стоял Рудька Левин и тоже провожал глазами розовое платьице Сашеньки.

– Т–ты… почему здесь? — с трудом проговорил Аркадий, вне себя от изумления.

Рудька оскалил в скверной ухмылке свои гнилые зубы.

– Папенькино монпансье обсосать покушаетесь? — проблеял он.

– Чего тебе нужно, свинья? — рассердился молодой Жухлицкий, не постигая еще смысла сказанного.

Рудька хихикнул.

– Лечебная девчонка–то… женьшень для старичка, для папеньки вашего, разумею я.

Как бы раскаленная алая волна обдала мозг Аркадия.

– Мер–рзавец! — зарычал он, делая шаг к Рудьке.

Тот проворно отпрыгнул за торчавший рядом куст и заверещал:

– Не марайте об меня рук — могу заразить алкоголизмом!.. А также широко обнародовать ваш скандальный роман!..

Аркадий сник. Бешенство схлынуло столь же внезапно, как и накатило. Оглушенно взирал он на Рудьку, видел его беззвучно вылаивающий что–то рот, и с каждым мгновением правда паскудных слов выступала со все большей очевидностью.