— Эх старик, старик, — сокрушенно пробормотал вслед ему Зайцев. — И ты против меня… Ну и пропадай со всеми, старый хрыч.

«Нет, нет, — через минуту раскаивался он в грубых словах. — Нельзя так. Это я сам во всем виноват, мне и спасать…»

Между тем, несмотря на всевозможные ухищрения Зайцева, мир все более кособочился. Ветер стекал плавным потоком к востоку, солнце все стремительней съезжало куда-то вбок, удлинялись тени.

Дворами и закоулками Зайцев двигался в безопасное место — так во время кораблекрушения люди устремляются к тому борту, что высоко поднялся над водой.

К вечеру он наконец очутился напротив своего дома. Долго стоял в аптеке, прячась за фикусом, настороженно следя из окна за беспечными прохожими. Когда же, после некоторого удивленного перешептывания продавщиц, к нему направилась строгая дама в белом халате, он, стараясь выглядеть спокойным, выступил из-за своего фикуса и, независимо посвистывая, пошел к дверям.

Во дворе переругивались хмельные грузчики, споря о чем-то с заведующей. Зайцева не заметили и не тронули.

К его счастью, лифт стоял на первом этаже. Зайцев шмыгнул в него, грохнул железной дверью и, не целясь, ткнул пальцем в кнопку. Лифт, дико ухая, пополз наверх.

«И здесь перекос», — отметил Зайцев.

До позднего вечера протомился он на кухне, листая газету. Ел и все прислушивался к шумам на лестнице, вздрагивая всякий раз, когда лифт останавливался на его этаже и грохотали железные двери. Ожидание с каждым часом становилось все невыносимее…

В половине двенадцатого в прихожей резанул звонок.

Зайцев вскочил из-за стола, запахнул халат и побежал на цыпочках открывать, дожевывая на ходу холодную треску. Постоял в темной прихожей, дожевал, сглотнул и спросил сдавленным, злым голосом:

— Кто там?

— Это я, — проблеял какой-то мужик. — Отвори, хозяин, есть разговор.

— Кто это? — переспросил Зайцев, встревоженно потирая ледяные руки.

— Это я, хозяин. На минутку… Я и заходить-то не буду, отвори, и всего делов-то… Я один здесь.

— Да свои, Жора, свои, — сипло перебил другой, неприятно знакомый голос. — Он один здесь. Отомкни.

— Кто такой? — пугаясь, огрызнулся Зайцев и отступил от двери.

Он с детства боялся цыган.

Долго никто не отзывался.

— Я не Жора! — крикнул Зайцев, не выдержав тишины.

За дверью зашептались, уронили тяжелую железяку…

— Кто там? — закричал Зайцев.

— Не бойся, хозяин, я один тут, — стал домогаться голос с недоброй лаской. — А хто такой — мясо, значить, собираю… Сборщик… Ты открой дверку-то по-хорошему…

У Зайцева захолонуло сердце и ослабли ноги.

«Зачем я голос подавал, кретин, — ругал он себя, холодея. — Сколько раз зарекался…»

Тут он расслышал скрип и тихое потрескивание. Очевидно, кто-то сильно, но осторожно, чтоб не растревожить соседей, напирал на дверь снаружи. Зайцев кинулся к двери, прижался спиной. Отскочил…

«Тревогу бить, тревогу бить…» — мысленно причитал он, не зная, что предпринять.

Треск внезапно прекратился.

Зайцев замер с открытым ртом, прислушался.

Кто-то тихо возился в замке.

Зайцев зажал ладонью рот, пригнулся и на цыпочках побежал в ванную. Не зажигая света, нащупал под раковиной топорик, которым рубил накануне мерзлую треску из морозильника. Но рука его, сделавшись от испуга дряблой и бессильной, не держала оружия. Зайцев в отчаянии приткнулся к шкапчику и тихо заголосил…

Очнулся он от приглушенной возни.