|
Спать он отправился позднее, чем когда-либо в жизни. Мать пошла с ним в детскую, и он стал раздеваться нарочно медленно, чтобы она подольше не уходила. Оставшись наконец в одной пижаме, он сказал: - Обещай, что не уйдешь, пока я молюсь. - Обещаю. Встав на колени и уткнувшись лицом в постель, маленький Джон торопливо зашептал, время от времени приоткрывая один глаз, чтобы взглянуть, как она стоит - совсем тихо, с улыбкой на лице. "Отче наш, - так вышла последняя молитва, - иже еси на небесех, да святится Мама твоя, да Мама царствие твое яко на небеси и на земли. Маму насущный даждь нам днесь и остави нам долги наши на небеси и на земли и должником нашим, ибо твое есть рабство и сила и слава во веки веков. Амам! Берегись!" Он подскочил и на целую минуту замер у нее на груди. Улегшись, он все не выпускал ее руку. - Дверь не будешь закрывать, да? Ты скоро придешь, мамочка? - Надо пойти вниз поиграть папе. - Это хорошо, я буду слушать. - Надеюсь, что не будешь. Тебе надо спать. - Спать я каждый вечер могу. - Что ж, сегодня такой же вечер, как и всегда. - Ну нет, сегодня совсем особенный. - В совсем особенные вечера всегда спится крепче. - Но если я засну, мама, я не услышу, как ты придешь. - А я тогда зайду поцеловать тебя, и если ты еще не будешь спать, ты меня увидишь, а если уже заснешь, все равно будешь знать, что я приходила. Маленький Джон вздохнул. - Ну что ж, - сказал он, - придется потерпеть. Мама! - Да? - Как ее зовут, в которую папа верит? Венера Анна Диомедская? - Ох, родной мой, Анадиомейская! - Да. Но у меня есть для тебя имя гораздо лучше. - Какое, Джон? Маленький Джон робко ответил: - Гуинивир. Это из "Рыцарей Круглого стола" - я это только что придумал, только у нее были распущенные волосы. Глаза матери смотрели мимо него, словно уплывали куда-то. - Не забудешь зайти, мама? - Нет, если ты сейчас заснешь. - Ну, значит, сговорились. И маленький Джон зажмурил глаза. Он почувствовал ее губы у себя на лбу, услышал ее шаги, открыл глаза, увидел, как она проскользнула в дверь, и со вздохом снова зажмурился. Тогда потянулось время. Минут десять он честно старался заснуть, применяя давнишний рецепт "Да" - считать уложенные в длинный ряд репейники. Казалось, он считал уже много часов. Наверное, думал он, ей время прийти. Он откинул одеяло. - Мне жарко, - сказал он, и его голос в темноте прозвучал странно, как чужой. Почему она не идет? Он сел. Надо посмотреть! Он вылез из кроватки, подошел к окну и чуть-чуть раздвинул занавески. Темно не было, но он не мог разобрать, наступил ли день, или это от луны, которая была очень большая. У нее было странное, злое лицо, точно она смеялась над ним, и ему не хотелось смотреть на нее. Но, вспомнив слова матери, что лунные ночи красивы, он продолжал смотреть. Деревья отбрасывали толстые тени, лужайка была похожа на разлитое молоко, и было видно далеко-далеко - ой, как далеко, через весь свет! - и все было необычное и словно плыло. |
