Темные одеяния доктора осели в углу, куда их бросили.

Мои глаза наполнились слезами, когда я подумал о том, что она предусмотрительно вернулась в свое жилище, чтобы взять этот глупый, тупой и бесполезный кинжал, который непременно носила с собой, если только не забывала о нем. Какой толк от него был теперь?

Мастер Ралиндж произнес первые слова, которые я смог разобрать и запомнить с того момента, когда доктор читала принесенную ей записку, – всего полколокола и целую вечность назад.

– Все по порядку, мадам. Сначала то, что важнее, – сказал палач. Он взгромоздился на кровать, к которой привязали доктора, зажав в кулаке свою восставшую плоть и направляя ее.

Доктор довольно спокойно заглянула в его глаза. Она щелкнула языком, и на ее лице появилось разочарованное выражение.

– Ах вот оно что, – сказала она будничным голосом. – Так вы это серьезно. – И тут она улыбнулась. Улыбнулась!

Потом она произнесла что-то похожее на инструкцию, на неизвестном мне языке. Это был не тот язык, на котором она разговаривала с гааном Кюдуном. Это был совсем другой язык. Язык, на котором говорили, подумал я, услышав его и закрыв глаза (потому что мне было невыносимо видеть то, что сейчас должно было произойти), в краях, лежащих гораздо дальше Дрезена. Язык ниоткуда.

Да, так что же случилось потом?

Сколько раз пытался я это объяснить, сколько раз старался я это понять. Даже не для других – для себя.

Мои глаза (а я надеюсь, что это будет понятно с учетом тех чувств, которые я пытался передать в моем дневнике) были в этот миг закрыты. Я просто не видел, что произошло за несколько последующих мгновений.

Я услышал какой-то свистящий звук. Звук, похожий на шум водопада, на внезапный порыв ветра, на звук стрелы, пролетающей рядом с ухом. Потом протяжный вздох. Лишь потом я понял, что на самом деле это были два вздоха, но в любом случае я услышал протяжное сипение, а потом удар, резкое столкновение того, что (как я решил задним числом) было воздухом, плотью, костью и… чем еще? Другой костью? Металлом? Деревом?

Я думаю, металлом.

Кто знает?

Я почувствовал странное головокружение. Может быть, на миг я потерял сознание. Не знаю.

Когда я пришел в себя, если только пришел, то увидел невозможное.

Доктор стояла надо мной, одетая в свою длинную, белую блузу. Она была без волос, выбритая наголо. Вид у нее был совсем не такой, как прежде. Чужой.

Она развязывала на мне веревки.

Выражение ее лица было холодным, уверенным. Лицо и скальп были забрызганы красным.

Красное пятно было и на потолке над железной кроватью, к которой ее только что привязали стражники. Куда бы я ни посмотрел – чуть ли не всюду была кровь, кровь еще капала со скамьи поблизости. Я посмотрел на пол. Увидел лежащего мастера Ралинджа. Или большую его часть. Тело до нижней части шеи лежало на камнях и все еще конвульсивно дергалось. Там, где было остальное… повсюду вокруг виднелись какие-то клочья красного и серого, глядя на которые можно было только догадываться о том, что случилось с его головой и верхней частью шеи.

Впечатление было такое, будто где-то там разорвалась бомба. Я видел с полдюжины зубов различного размера и цвета, разбросанных на полу наподобие шрапнели.

Помощники Ралинджа лежали рядом в одной огромной растекающейся луже крови, их головы были почти отделены от тел. У одного голова еще соединялась с плечами полоской кожи. Лицо его было повернуто ко мне, а открытые глаза смотрели на меня.

Клянусь, они даже моргнули один раз, а потом медленно закрылись.

Доктор развязала меня.

Что-то двигалось вдоль кромки ее свободной блузы. Потом движение прекратилось.

Она казалась такой спокойной, такой уверенной и в то же время словно мертвой, до крайности подавленной. Она повернула голову и произнесла что-то тоном, который я помню по сей день, – покорным, смиренным, даже горьким.