Вытерев ноги о потертый камышовый коврик, Доррин заходит внутрь. Сидящий на табурете человек поднимает на гостя тусклые серые глаза из-под копны каштановых волос.

— Ты кто таков? Я ведь тебя не знаю, верно?

— Думаю, не знаешь. Меня зовут Доррин, я подмастерье кузнеца Яррла.

— А, тот негодник, который затеял делать игрушки! Наслышан, как же!

Квиллер в сердцах швыряет нож на верстак и хватается за табурет, чтобы не упасть.

— Нет, я вовсе не игрушечник, — возражает Доррин, удивляясь тому, как ремесленник прознал про модели. Их и продано-то было всего две штуки.

— Ну как же нет, игрушки у тебя и впрямь хоть куда! — сердито щурится Квиллер, вытирая лоб. — Виллум поднял мой фургончик на смех и показал твой. Зачем ты его сделал? — голос игрушечника срывается на крик.

— Это была просто опытная модель, — отвечает Доррин. — Что же до изготовления игрушек, то как раз об этом я и хочу с тобой поговорить.

— Знаю я такие разговоры. Хочешь выведать мои секреты и отбить моих покупателей.

— Да ничего подобного, — со вздохом возражает Доррин. — Не нужны мне твои покупатели.

— Как это так? Хорошие покупатели всем нужны!

Скривившись, Квиллер наклоняется и трет себе лодыжку. Только сейчас юноша замечает, что правая нога ремесленника больна: она значительно больше левой и обута во что-то вроде мягкого кожаного мокасина. Позади табурета наготове трость с массивным набалдашником.

— Нужны, но я не игрушечник, — повторяет Доррин.

— Тогда чего ради ты затеял мастерить игрушки?

— Еще раз объясняю: я делаю не игрушки, а опытные модели, чтобы посмотреть, как будут работать машины. На это уходит время и материал. Чтобы возместить расходы, мне приходится продавать свои изделия. Я, конечно, понимаю, что тебе надо кормить семью...

— Не семью. Всего лишь овдовевшую сестру с сынишкой.

— Это и есть семья. Не знаю, как тут у вас... — Доррин умолкает, глядя на сморщившееся от боли лицо. Похоже, хоть явился он совсем не за этим, ему снова придется прибегнуть к целительству. — Что у тебя с ногой? Давно это?

— Да уж давненько. Мне ее фургоном отдавило. Я тогда был моложе, чем ты сейчас. Вот и пришлось все бросить и начать вырезать игрушки — чем еще было заняться?

— Не против, если я взгляну на ногу?

— На ногу? Ты же вроде пришел толковать насчет игрушек.

— Ну пожалуйста... — Доррин чуть не упрашивает, поскольку не может оставаться безучастным к боли.

— Валяй, коли приспичило, но Рилла ничем помочь не смогла, — говорит Квиллер, взявшись левой рукой за верстак. — Боль то чуток отпустит, то так проберет... По мне, так все знахари одинаковы. Но если хочешь — пожалуйста. И зачем только ты сюда заявился на мою голову?..

Касаясь лодыжки, Доррин хмурится, улавливая внутри красновато-белое свечение, и старается притушить его, вытеснив черным огнем гармонии.

— Эй, что ты сделал? — удивленно спрашивает игрушечник.

— Кость срослась неправильно, — объясняет Доррин, тяжело облокачиваясь о верстак и с трудом переводя дух. — Вправлять ее уже поздно, но болеть так сильно больше не будет — разве только в непогоду разноется.

— Мне нечем тебе заплатить, — сердится Квиллер.

— Никто у тебя денег не просит, — ворчит в ответ Доррин. — Я же тебе кость не вправил. И вообще я не мастер-целитель.

— А ведь я, почитай, и забыл, каково оно, жить без боли, — говорит Квиллер, потирая лоб. — Ну ладно, положим, ежели ты смастеришь игрушку-другую, это погоды не сделает... — размышляет вслух мастер.

— Тем паче что они не такие, как у тебя, а значит, мы не соперники, — торопливо вставляет Доррин.