|
Сам Ра ме-няет свое имя в зависимости от своего состояния. Так, как я их назвал, этих господ называют в их бумагах, а также в приказах, которые мне вручены. Так называют их в протоколах ведущегося по их делу дознания, да и сами они называют себя так по своим обстоятельствам. Вот тебе и весь сказ. Иосиф стал быстро думать. Он вспомнил о вращении сферы, о верхе, который становится низом и вновь поднимается в круговороте, о взаимозаменяемости противоположностей, о замы-кании круга. «Ненавистный богу» было равнозначно Мерсу-Ра – «Его любит бог», а «Гнусный в Фивах» значило то же, что и «Прекрасный в Фивах» – Нефер-эм-Уазе. Но благодаря дружбе По-тифара он достаточно хорошо знал двор фараона и друзей дворца Мерима'т, чтобы вспомнить, что Мерсу-Ра и Нефер-эм-Уазе были терявшиеся среди почетных званий имена Верховного Пирож-ника фараона, главного пекаря, «князя Менфийского», и его Начальника Питейных Писцов, глав-ного виночерпия, «правителя Абодского». – Настоящие имена тех, кого отдали в твои руки, – сказал он, – звучат, по-видимому, так: «Что кушает мой господин?» и «Что пьет мой господин?». – Ну да, ну да, – ответил комендант. – Достаточно протянуть тебе край полы, чтобы ты за-владел всем плащом – или думал, что завладел им. Знай же, что знаешь, а об остальном не спра-шивай! – Что же случилось? – спросил все-таки Иосиф. – Оставь это, – ответил Маи-Сахме. – Говорят, – прибавил он, глядя в сторону, – что в хлебе фараона оказались куски мела, а в вине нашего доброго бога попались мухи. Что это бросает тень на главных ответственных лиц и что они переведены на положение подследственных узников под именами, подобному положению приличествующими, – это ты и сам можешь себе сказать. – Куски мела? Мухи? – повторил Иосиф. – Их затемно, – продолжал комендант, – доставили сюда под сильной охраной на судне для путешествий со знаком подозрительности на носу и на парусе и передали мне под строгий, хотя и почетный надзор на время дознания, покуда не выяснится их вина или невиновность – неприятное и весьма ответственное дело! Я поместил их в домике с коршуном – направо отсюда, у задней стены, где коршун раскинул крылья на коньке крыши, благо этот домик был как раз пуст, – по их привычкам он и сейчас пуст: на простых солдатских табуретках сидят они там с раннего утра за горьким пивом, и никаких других удобств в этом домике нет. Тяжко мне с ними, и как решится их дело, – превратят ли их вскоре в бледные трупы или его величество добрый бог опять вознесет им голову, – никто не может сказать. Соответственно этой неопределенности нам и надлежит с ними обращаться, отдавая должное их прежнему чину в умеренных пределах, да и по нашим возможностям. Я, знаешь ли, назначу тебя к ним надзирателем, чтобы ты раза два в день смотрел, все ли у них в порядке, и хотя бы для формы узнавал их желания. Такие господа любят форму, и если у них спрашивают, чего они желают, они чувствуют себя уже лучше, и уж не так важно, выполняются ли эти желания. У тебя есть необходимая тонкость, необходимое savoir vivre, – он употребил аккадское выражение, – чтобы надлежащим образом с ними беседовать и обращаться с ними соответственно их подозрительности. Здешние мои поручики были бы с ними либо слишком грубы, либо чрезмерно подобострастны. А нужно держаться чего-то среднего. Уместна была бы, по-моему, почтительность с хмурым оттенком. – По части хмурости, – сказал Иосиф, – я не очень силен. Лучше придать почтительности оттенок насмешливый. – И это неплохо, – отвечал комендант. – Ведь если ты таким тоном спросишь их, не угодно ли им чего-нибудь, они сразу поймут, что спросил ты их больше в шутку и что требуемого они здесь, конечно, все равно не получат или получат лишь символически, как они к тому и привыкли. |
