|
– Превосходно, – сказал чашник. – Превосходно для этого часа и при таких обстоятельствах! Юноша, ты явился, как утренняя заря после ночи и как прохладная тень после палящей жары. Будь счастлив! Здоровья тебе и долгих лет жизни! Тебя приветствует владыка винограда! Веди нас налево! – А что ты хотел сказать, – спросил пекарь, – отнеся к нашему здесь пребыванию слова «так или иначе» и «не может не быть коротким»? – Я хотел сказать, – отвечал Иосиф, – «безусловно», «во всяком случае» или «наверняка». Я хотел выразить уверенность. И на этом он простился с обоими господами до следующего раза, поклонившись пекарю не-много даже почтительнее, чем чашнику. Позднее в тот же день он пришел опять, принес им для развлечения шашки и осведомился, хорошо ли они кушали, на что они ответили чем-то вроде «как сказать!» и требованием гусиного жаркого, после чего он посулил им нечто вроде гуся – жареную водяную птицу – и тех своеоб-разных пирожных, какие только и можно в этом гадком месте найти. Кроме того, им было разре-шено, когда заблагорассудится, часами стрелять под охраной в цель и играть в кегли во дворе пе-ред домиком. Они очень благодарили Иосифа, просили его также поблагодарить коменданта за его мягкость, позволившую им почувствовать всю приятность некоторого подобия удобств после полного отсутствия таковых вначале, и, проникшись доверием к Иосифу, которого они засыпали своими речами и жалобами, никак не отпускали его от себя – и в этот день, и в следующие, всякий раз, когда он их навещал, чтобы осведомиться об их здоровье и выслушать их приказы; но при всей своей разговорчивости они обнаруживали такое же боязливое нежелание распространяться о том, что привело их сюда, какое при первых же своих словах выказал комендант. Особенно страдали они из-за своих позорных имен и всячески просили Иосифа не верить, что это хоть в каком-либо смысле подлинные их имена. – Это очень деликатно с твоей стороны, Озарсиф, милый юноша, – говорили они, – что ты не называешь нас навязанными нам нелепыми именами, под которыми нас препроводили в этот острог. Но мало того что они не слетают с твоих губ, ты не должен называть нас так даже мыс-ленно, даже про себя, твердо веря, что на самом деле мы носим не эти непристойные, а совершен-но противоположные имена. Тем самым ты оказал бы нам большую услугу, ибо мы все равно бо-имся, что эти искаженные имена, начертанные несмываемой тушью в наших документах и в наших судебных делах письменами правды, постепенно приобретут правдивость и останутся за нами навечно! – Не беспокойтесь, высокие господа, – отвечал Иосиф, – все пройдет, и, в сущности, это да-же к лучшему, что при нынешних преходящих обстоятельствах вам дали прозвища и не опорочи-ли в письменах правды ваших настоящих имен. Благодаря этому в бумагах и обвинительных гра-мотах упомянуты как бы не вы, да и сидите здесь тоже в некотором роде не вы: все ваши лишения терпят «Богомерзость» и «Отброс Фив». – Ах, терпим их все-таки мы, хотя и инкогнито, – безутешно вздохнули они в ответ. – Ведь ты же сам по своей деликатности величаешь нас прекрасными нашими чинами и почетными зва-ниями, которыми мы были обличены при дворе: менфийским сиятельством и князем хлеба назы-ваешь ты нас по своей учтивости, а также великим, торжественным и превосходительным да-вильщиком виноградной крови. Знай же, если ты этого еще не знаешь, что все эти звания были с нас сняты перед отбытием в острог, и что по сути мы так же наги, как в тот час, когда солдаты окатывают нас водой справа от домика; ничего от нас не осталось, кроме «отброса» и «богомерзо-сти» – вот что ужасно! И они заплакали. – Как же это случилось, – спросил Иосиф, глядя в сторону, точь-в-точь как комендант во время боязливых своих объяснений, – как же это случилось и как это могло случиться, что фараон стал для вас подобен верхнеегипетскому леопарду и гневному морю, а его сердце, подобно горе Востока, обрушило на вас песчаную бурю, и вы в одну ночь лишились чинов и были препровож-дены к нам подследственными острожниками? – Мухи, – всхлипнул чашник. |
