|
Отец мне доверил ее, и когда я вспоминаю ее кур-чавую челку, падавшую ей на глаза, у меня становится тепло на душе. Я не переставал думать о ней, расставшись с тобой, и гадал об ее участи даже в такие мгновения и в такие часы, которые были полны ужаса для меня самого. Да будет тебе известно, что, с тех пор как я добрался до Ше-кема, несчастья не покидают меня и уделом моим стало горькое злополучье. – Не может быть, – сказал проводник, – мне просто не верится! Злополучье? Я в полном не-доумении, мне кажется, что я ослышался. Ведь ты же ехал к своим братьям? Ведь ты же всегда улыбаешься людям, а люди тебе, потому что ты красив, как резные изображения, да и живется те-бе легко?! Откуда же вдруг несчастья и горькое злополучье? Я никак этого не возьму в толк. – Однако это так, – отвечал Иосиф. – Но, повторяю, несмотря ни на что, я ни на миг не пере-ставал думать о бедной Хульде. – Ну, что ж, – сказал проводник, – ну, что ж. И, как прежде, кося, повращал глазами – быстро и странно. – Ну, что ж, молодой раб Узарсиф, ты говоришь, а я слушаю. Вообще-то, пожалуй, не стоило бы вспоминать о каком-то осле при таких обстоятельствах, ибо что в нем проку теперь и что зна-чит он по сравнению со всем остальным? Но я допускаю, что, тревожась об этой твари среди соб-ственных бед, ты вел себя самым похвальным образом и такое поведение зачтется тебе. – Но что же с ней сталось? – С тварью-то? Гм, для человека моего пошиба это довольно-таки обидное занятие – сначала понапрасну стеречь какого-то осла, а потом еще отдавать отчет о невостребованном имуществе. Сам не знаю, как я дошел до этого. Но можешь быть спокоен. По последним моим впечатлениям, с бабкой ослицы дело обстояло отнюдь не так плохо, как нам сперва показалось со страху. По всей видимости, она была вывихнута, но не сломана, то есть именно по видимости она была сломана, а на самом-то деле всего лишь вывихнута, пойми меня верно. Покуда я ждал тебя, у меня было предостаточно времени, чтобы заняться ногой ослицы, а когда у меня наконец иссякло терпение, Хульда была уже в состоянии передвигаться, хотя преимущественно только на трех ногах. Я сам приехал на ней в Дофан и пристроил ее в одном доме, которому, к его и к своей выгоде, не раз уже оказывал всяческие услуги, в первом доме этого города, принадлежащем одному тамошнему землевладельцу, в доме, где ей будет не хуже, чем в стойле твоего отца, так называемого Израиля. – Правда? – воскликнул Иосиф тихо и радостно. – Кто бы мог подумать! Значит, она встала на ноги и пошла, и ты пристроил ее, и ей теперь хорошо? – Очень хорошо, – подтвердил вожатый. – Ей просто повезло, что я устроил ее в доме этого землевладельца, ей просто выпал счастливый жребий. – Иными словами, – сказал Иосиф, – ты продал ее в Дофане. А выручка? – Ты спрашиваешь о выручке? – Да, поскольку ты что-то выручил. – Я оплатил ею услуги, которые оказал тебе в качестве проводника и сторожа. – Ах, вот как! Хорошо, не стану спрашивать, сколько ты выручил. Ну, а что стало со съест-ными припасами, навьюченными на Хульду? – Неужели ты действительно думаешь об этой еде при теперешних обстоятельствах и пола-гаешь, что она хоть что-нибудь значит по сравнению со всем остальным? – Не так уж много, но все-таки она там была. – Ею я тоже возместил свои убытки. – Ну, конечно, – сказал Иосиф, – ведь ты начал заблаговременно возмещать их уже у меня за спиной, – я имею в виду некую толику вяленых фруктов и луку. Но я не в обиде, возможно, что ты сделал это с самыми благочестивыми намерениями, а для меня важнее всего твои хорошие стороны. Ты поставил Хульду на ноги, и за это я действительно благодарен тебе, как благодарен и счастливому случаю, по милости которого я встретил тебя, чтобы об этом узнать. |
