Заходило солнце. Ещё багровей стали на клумбе ростки пионов. Как будто это была не клумба, а гнездо, откуда аисты высовывали свои красные клювы. Песок на дорожке порозовел.

Двое мужчин стояли на розовой дорожке и смотрели на новое деревце, появившееся в саду. Оно было ещё голое. Только на самой макушке подрагивал листок, пушистый и нежный, как птичье пёрышко.

Хохолок

В лесу был чужой. Федотову сказали об этом следы на свежем снегу.

Чужой не знал партизанских троп. Дойдя до старого дерева, он свернул не вправо, к штабу, а влево.

Следы были крупные. Но странно — шагал этот человек не по росту мелко.

Кого он искал в засыпанном снегом партизанском лесу? Что, если это немецкий лазутчик? Деревенские не ходят за хворостом в такую даль.

Федотов снял с плеча автомат и, чутко прислушиваясь к ледяной тишине, пошёл по следу.

Он миновал березняк. Седые от инея ветки были неподвижны. Они словно вмёрзли в голубой хрусталь воздуха.

На краю лесного болота одиноко росла молодая пушистая ёлочка. Столько снега намело ей под лапы, что деревце укоротилось: ёлочка словно присела на корточки.

Что-то тёмное шевельнулось за её стволом.

— Стой! Буду стрелять! — вскидывая автомат, предупредил Федотов.

— Дядя, не стреляйте! — услышал он детский, писклявый голос. — Дядя, я не фриц, я свой.

— А ну, покажись!

Из-за ёлки показался мальчик лет двенадцати. Скуластый, востроносый, очень худой.

Глаза у него были жёлто-коричневые, круглые и влажные, как у щенка. Круглые глаза восторженно и преданно смотрели на Федотова. Если б мальчику не мешали огромные пегие валенки, неуклюже болтавшиеся на тонких ногах, он бросился бы к Федотову бегом.

— Дядя, вы партизан?

— Уж больно ты любопытный! Зачем тебе знать?

— Я тоже хочу в партизаны. Дядя, вы меня проводите в штаб?

— Пусть мамка на печку тебя проводит! — с досадой крикнул Федотов. — Топчется по снегу всякая мелочь, только людей путает. Ступай домой и больше в лесу не следи.

— Да я… — начал было мальчик.

Но Федотов сердито оборвал его:

— Ты мне зубы не заговаривай! Ишь что придумал: в штаб! Только тебя там и ждут!

И мальчик замолчал.

Его бледное лицо казалось ещё бледнее от свежей, яркой царапины на щеке. Видимо, напоролся на колючку, когда продирался сквозь кусты. А зачем лез, на что надеялся? Если всех желающих в партизаны мальчишек водить в штаб, так это будет не бригада, а прямо-таки детский сад.

— Утри лицо, — уже мягче сказал Федотов. — Ишь раскровянил щёку.

Мальчик машинально провёл ладонью по лицу. У Федотова кольнуло сердце, когда он увидел эту маленькую, потрескавшуюся от стужи, голую руку. Варежек у мальчишки не было.

Чтоб не разжалобиться, Федотов отвёл глаза в сторону и скомандовал нарочно грубо?

— Ступай домой! Живо! Кому говорю!

Мальчик передёрнул плечами и, скрипя валенками, медленно пошёл по заснеженному болоту.

«Обиделся! — провожая его глазами, подумал Федотов. — Смотрите, какой гордый, ни разу не обернётся. С характером паренёк!»

Федотов переждал, пока мальчик уйдёт подальше, и вернулся на партизанскую тропу.

Как будто всё было в порядке. Он без особых хлопот отделался от мальчишки. Но на душе у него было нехорошо.

Всё вспоминалась закорузлая от стужи маленькая рука. Ведь глупый ещё. Заблудится, замёрзнет в лесу. Нельзя его бросить. Хоть до просёлочной дороги, а надо мальчишку проводить.

Партизан повернул назад.