Я знал, что не принадлежу этому дому.

  Но, все же, мне так хотелось там побывать.

  В темноте вечера, дом был похож на гигантский корабль, привязанный в доке, со всеми его огнями и светом в иллюминаторах. Вечерняя роса сверкала и искрилась, будто осколки битого стекла, разбросанного по лужайке. Из окон доносилась музыка. Это не был Бани Бериген, это была симфоническая музыка, звучавшая ярко и величественно, с кружащимися пассажами скрипок и взрывами меди.

  Пока я пересекал лужайку, холод исчезновения пронизывал все мое тело, но я не обращал на это внимания, чувствуя легкость и воздушность, будто бы я мог подпрыгнуть и коснуться верхушки самой высокой башенки этого дома.

  Я поднялся по ступенькам крыльца и попробовал толкнуть дверь, и не удивился тому, что она была заперта. Я нажал на кнопку звонка и прислушался к происходящему внутри, отзывающимся эхом в прихожей.

  Сжав в ладони камешек, я прижался к кирпичной стене рядом с дверью. Когда она открылась, то массивная тень упала на кирпичное крыльцо, Райли пристально вглядывался в темноту.

  Я швырнул камешек во двор, и он зашуршал по гравиевой дорожке, Райли вслушался в звук и сделал шаг или два, чтобы разглядеть, что там происходит. Мне только это было и нужно, чтобы проскользнуть в прихожую и прижаться к стене. Сразу после того, как Райли вошел в дом и закрыл за собой дверь, тут же я устремился за ним. Нахмурившись, он вышел из прихожей. Его пятки щелкали по плиточному полу. Я следовал, старательно повторяя его шаги. Мои спортивные туфли позволяли мне двигаться бесшумно. Когда коридор привел нас к двери по правую сторону от изогнутой лестницы, музыка зазвучала громче.

  Когда Райли остановился в дверях, каскад скрипок резко прервался. Райли начал говорить в полной тишине: «Извините, мистер Винслоу, мадам. У двери никого. Возможно, что-то случилось со звонком. Завтра утром проверю».

  Из комнаты последовало невнятное бормотание, а затем снова зазвучала музыка, усиливаясь с каждым щелчком по полу туфлей Райли, спускающегося по лестнице в заднюю часть дома.

  Стараясь ступать мягко, легко и осторожно я остановился в дверном проеме и заглянул внутрь. В комнате находились двое мужчин и женщина. Они сидели на фигурных стульях, на женщине было простое синее платье, и жемчужное ожерелье дважды обвивало ее шею, ее белокурые волосы сияли в лучах торшера у ее стула. Не могло быть и сомнения, что это была мать Эмерсона и Пейдж – версия постарше – такие же, почти белоснежные волосы. Лица мужчин были не видны. Они оба были ко мне спиной и внимательно слушали, что она рассказывала им о музыке, будто об изображенных на картине предметах.

  Я прокрался на лестницу, испытывая легкое головокружение, идя по толстому ковру, уложенному на ступеньки, и все еще не привыкнув к отсутствию своих рук и ног под собой, будто пытаясь плыть против бурного потока.

  Остановившись на верхней площадке лестницы, я увидел несколько закрытых дверей, но из-под одной из них просачивался луч света. Это была находящаяся под салоном комната Емерсона. Однако голоса слышались из-за приоткрытой двери, оставшейся у меня за спиной.  Я оглянулся. Мое сердце усиленно забилось, когда я услышал мурлыкающий голос Пейдж, а затем ее смех, он был легким и веселым. Он перемешивался с негромким соло на трубе Бани Беригана. Прислушавшись, я безошибочно узнавал добродушный тон бормотания Пейдж, но не различал слов.

  Меня начало мучить одиночество. Мне так нужно было оказаться в этой комнате вместе с ними, смеяться и говорить всякие глупости, шутить и быть частью очарования и сладости их жизни.

  Я развернулся, подошел к двери Пейдж и быстро ступил внутрь комнаты. Я подождал, пока глаза привыкнут к темноте, я упивался легким и воздушным ароматом ее духов, отдающих весной, кажется, сиренью или утренним рассветом на лугу.