Однако герцог и его спутник были приятно удивлены, когда Роберт Данблейн собственной персоной поднялся на борт корабля.

Этот высокий седоволосый человек лет пятидесяти с лишком даже в непривычном для лондонцев наряде – килте , шотландском берете и клетчатом пледе, застегнутом на плече огромной серебряной застежкой, – выглядел весьма внушительно.

Герцог протянул ему руку.

– Вас, Данблейн, я узнал бы всюду!

– К сожалению, ваша светлость, я не могу сказать о вас того же, – ответствовал управляющий. Обветренное лицо его сияло улыбкой.

Действительно, в этом высоком, красивом, уверенном в себе молодом джентльмене трудно было узнать затравленного, худенького мальчишку, двенадцать лет назад покинувшего отчий дом.

Обтягивающие по моде панталоны, короткий фрак с длинными фалдами и белоснежный накрахмаленный шейный платок, завязанный сложным узлом, только подчеркивали широкие плечи и атлетическое сложение молодого герцога.

Роберт Данблейн заметил в лице нового хозяина семейные черты клана Макнарнов: аристократический прямой нос и решительный рот, сжатый в тонкую линию.

– Надеюсь, – заметил герцог, когда с приветствиями было покончено, – что вы обеспечите нас с лордом Хинчли каким-нибудь средством передвижения?

Роберт Данблейн улыбнулся.

– Ваша светлость, вас ожидают лошади или, если желаете, экипаж. Но я позволю себе заметить, в случае если вы об этом запамятовали, что в это время года дороги очень пыльные и удобней ездить напрямик.

– Тогда мы поедем напрямик, – ответил герцог. – Уильям, ты согласен ехать верхом?

– На чем угодно, лишь бы не на корабле! – с тяжелым вздохом ответил лорд Хинчли.

– Путешествие выдалось нелегким, милорд? – почтительно поинтересовался Данблейн.

– Просто ужасным! – снова вздохнул лорд Хинчли. – Если бы я не топил свое горе во французском бренди, как пить дать покоился бы сейчас на морском дне! Герцог рассмеялся.

– Его милость сильно преувеличивает! – заметил он. – Нас действительно немного поболтало, но, к счастью, ветер дул в спину – иначе было бы гораздо хуже!

– Хуже не бывает! – с чувством заявил лорд Хинчли, и все рассмеялись.

Друзья сошли с корабля и сели на лошадей, заботливо приготовленных мистером Данблейном.

Сияло яркое солнце, и легкий ветерок чуть трепал им волосы.

Они направлялись на север. Позади остался Перт, «Город Красавицы», воспетый Вальтером Скоттом, и королевский дворец Скон, видевший за свою историю немало коронаций.

«Интересно, – подумал герцог, – знает ли лорд Хинчли, что парламент и Генеральные штаты заседали в этом дворце со времени коронации Александра Первого, родившегося в 1078 году, до смерти Роберта Третьего в 1406 году».

Но герцог тут же напомнил себе, что англичане не любят говорить о славной истории побежденного народа. Им удобнее и привычнее считать шотландцев дикарями.

К собственному удивлению, герцог в первый раз за много лет думал о себе как о шотландце! В первый раз в нем родилось возмущение извечными противниками – англичанами.

«Они просто боятся нас! – подумал герцог. – Все эти разговоры о дикости и свирепости шотландцев вызваны страхом!»

Впрочем, для страха перед шотландцами у англичан были веские причины. Ведь не прошло еще и тридцати лет с памятного всей стране бунта шотландских полков в Эдинбурге, когда солдаты, возбужденные умелой пропагандой, кричали: «К черту короля!»

Вспомнил герцог и о том, как совсем недавно, когда страну сотрясали вести об успехах дерзкого корсиканца, шотландцы сажали возле своих домов сосны – символ свободы.