|
Такие скабрезные шутки не для сестер, и Го просто наслаждалась, швыряя мне их, как гранаты. Именно поэтому в школе ходили слухи, что мы любовники. Близнецовый инцест. Со стороны казалось, мы ведем себя слишком интимно: свои особые шуточки, перешептывание на вечеринках и тому подобное. Я не уверен, стоит ли об этом распространяться, но, чтобы не быть неверно истолкованным, скажу: мы с сестрой никогда не были любовниками и даже мысли об этом не возникало. Просто мы очень близкие друзья.
Го устроила целую пантомиму, изображая, как я трахаю жену. Они с Эми нипочем не смогли бы подружиться. Каждая стремилась завоевать полное господство на облюбованной территории. Го привыкла занимать место альфа‑самки в моей жизни, а Эми привыкла быть альфа‑самкой вообще по жизни. Для людей, успевших пожить в одних и тех же городах – вначале в Нью‑Йорке, а потом здесь, – они почти не знали друг друга. Порхали по моей судьбе вышколенными театральными актрисами: одна взбегает на сцену, другая спускается с противоположной стороны. А если вдруг оказывались одновременно в одном месте, то обе моментально замыкались. Прежде чем мы с Эми узаконили отношения, я время от времени слышал отзывы Го: «Это странно, но я никак не могу разобраться, что это вообще за человек». Или: «Ты просто на себя не похож, когда она рядом». И еще: «Есть существенная разница между любовью к женщине и любовью к придуманному образу женщины». И наконец: «Очень важно, сможет ли она сделать тебя счастливым». Тогда Эми удалось сделать меня счастливым. И она выразила собственные постулаты, что касается Го: «В ней чересчур много миссурийского, не находишь?» Или: «Тебе нужен особый настрой для нее». И еще: «Она не слишком нуждается в тебе, но, сдается, больше у нее никого нет». Я рассчитывал, что они сблизятся, когда мы вернемся в Миссури, забудут разногласия ради того, чтобы быть рядом со мной. Ни одна не попыталась. Го была юморнее, чем Эми, поэтому борьба между ними велась не на равных. Эми умна, проницательна и саркастична. Она могла разозлить меня, могла отпустить тонкую остроту, зато Го всегда заставляла меня смеяться. А это опасно, когда человек заставляет тебя смеяться над собственной женой. – Го, я думал, мы договорились, что ты не будешь упоминать мои гениталии всуе, – сказал я. – С учетом наших родственных отношений у меня вообще нет никаких гениталий. Зазвонил телефон. Го хорошенько приложилась к пиву, закатила глаза и улыбнулась. – Конечно он здесь, секундочку! – И для меня изрекла: – Карл! Карл Пелли жил через дорогу от нашего с Эми дома. Вышел на пенсию три года назад. Развелся два года назад. Приехал в наш пригород сразу после развода. Раньше он был коммивояжером – товары для детских праздников, – и я догадывался, что он, сорок лет прокантовавшись по мотелям, ощущал себя дома не вполне уютно. В бар он заходил каждый день с пакетом острых гамбургеров «Харди» и жаловался на отсутствие денег до тех пор, пока я не предложил ему наливать первый стакан за счет заведения. Просто я узнал о Карле еще кое‑что: он был безобидным, но неизлечимым алкоголиком. Ему хватило благоразумия поверить, что мы не пытаемся слить в него просроченные напитки, хотя поначалу подобные предположения имели место. Целый месяц Карл не пил ничего, кроме «Зимы» года этак 1992‑го, в пыльных бутылках, которые мы обнаружили в подвале. Когда тяжелое похмелье удерживало старика дома, он обязательно находил повод для звонка. «Ники, у вас почтовый ящик переполнен. Может, посылка пришла?» «Ники, дело к дождю, а у вас окна открыты. Может, стоит их закрыть?» Каждый раз причина была вымышленной. Просто Карлу позарез хотелось услышать перезвон бокалов, бульканье выпивки. |
