– А Иисус был обычным плотником и вестником, который омывал ноги. Взгляни, что они с ним сделали. Всем нужна защита. Возвращайся в постель, Доминик.

Он вздергивает подбородок, и жест этот такой знакомый, что я замираю. Клянусь, мне даже слышится, как потешается надо мной его предшественник, где бы он ни находился. Но эта версия Доминика чертовски похожа на меня со светлыми волосами, моими глазами и – в неудачные дни – моим поведением.

– Ты прекрасно знаешь, что не стоит задавать вопросы.

– Брось, пап, я уже взрослый.

– Иди в кровать.

Отдав приказ, я выхожу на крыльцо и поджигаю сигарету. Услышав за спиной скрип сетчатой двери, вздыхаю.

– Я охереть как боюсь, понял? Не знаю, чем ты занимаешься, когда уходишь по ночам, и не знаю, вернешься ли.

– Не выражайся.

– Мамы тут нет. И ты сам постоянно материшься.

– Не надо за мной повторять.

Я глубоко затягиваюсь сигаретой, давая клятву, что эта пачка последняя.

– Ты же знаешь, что она встает сразу после твоего ухода и не ложится, пока не увидит, как ты возвращаешься. А потом притворяется спящей.

Знаю, и вина заживо пожирает меня. Я выдыхаю дым.

Доминик садится рядом со мной на ступеньки, почти превосходя меня по росту, и мне приходится изогнуть шею. Я знал, что этот день настанет. Просто не думал, что это случится так скоро.

Смотрю на сына, пока мои же глаза умоляют меня, а я не верю, что смотрю в свое отражение.

Провожу костяшками пальцев по его голове, и он стряхивает мою руку.

– Ты слишком умен для своего же блага. Я хочу для тебя другого.

– Что хорошо для тебя, хорошо и для меня. Пап, пожалуйста, просто скажи, куда ты.

Я вытаскиваю из кармана телефон и начинаю печатать сообщение.

– Да пофиг, – бурчит сын и, встав, поворачивается к двери.

– Ботинки возьми, – приказываю я и читаю ответ.

– Сэр?

– И следующий раз, если так мне ответишь, будет твоим последним.

Он улыбается.

– Куда мы?

– Покатаемся.

Доминик возвращается меньше чем через минуту, вылетая из дома с расшнурованными ботинками. Как только мы садимся в машину, Тесса выходит на крыльцо со скрещенными на груди руками. Сидя за рулем, я смотрю на нее целую минуту вопросительным взглядом, и она мешкает, после чего медленно кивает в ответ.

Доверие и разрешение.

Моя любовь к ней только растет, и клянусь: я сделаю все возможное, чтобы показать ей, как сильно нуждаюсь в ней, чтобы она не расплачивалась за то, что выбрала меня и жизнь, которая у нас есть. Но все сводится к решениям.

Но пока мне еще предстоит исполнить свою роль.

Дом недовольно сидит рядом, когда я выезжаю на заброшенную дорогу и включаю радио. Проезжаю несколько бесконечно тянущихся миль, когда сын начинает испепелять меня глазами.

– Пап, покататься мы можем и в любое другое время, – напоминает он, и я пытаюсь сдержать улыбку.

– Это выбор.

– Какой?

– Кататься здесь и сейчас. Разве ты не согласен?

Краем глаза замечаю, как он хмурится сильнее.

– Наверное.

– Вот так то.

– В этом нет никакого смысла.

– Есть.

– Черт, – вздыхает он, развалившись на сиденье. – Ты катаешься по ночам с заряженным пистолетом? Вот в чем заключается твой огромный секрет? Как то разочаровывает.

– Когда все началось, я был в твоем возрасте.

– Какой потрясный рассказ, пап.

– Ну у тебя и болтливый рот. – Я смотрю на сына взглядом, коим удостаиваю немногих. – Можешь держать его на замке?

Когда он смолкает на несколько минут, я съезжаю на обочину и останавливаюсь.