Вскоре в Пасо пронесся слух, что Хоакин открыл богатое месторождение и теперь прокучивает добытое им там золото.

Гамбусино не говорил ни да ни нет, когда к нему приставали с расспросами его друзья или, лучше сказать, собутыльники; он только подмигивал, таинственно улыбался, а когда ему замечали, что, если он не перестанет так сорить деньгами, он скоро разорится, гамбусино пожимал плечами и отвечал:

— Когда у меня выйдет это золото, я знаю, где взять еще, — и он продолжал пуще прежнего предаваться всем удовольствиям, какие только может доставить такой несчастный поселок, как Пасо.

Брат Амбросио слышал, как и все, об открытии, сделанном гамбусино, и скоро в голове его созрел план овладеть тайной этого человека, или, так сказать, украсть у него его открытие.

В тот же вечер Хоакин и его брат Андреc пьянствовали в одной венте, их окружала целая толпа таких же негодяев, как и они сами.

Брат Амбросио сидел, понурив голову, за одним из столов, спрятав руки в рукава своей рясы, и казался погруженным в серьезные размышления, хотя на самом деле внимательно следил за тем, что делалось в эту минуту в зале.

Вдруг в залу вошел, покачиваясь, какой-то человек и, бросив в нос первому попавшемуся ему на дороге бандиту сигарету, остановился перед Хоакином и, не говоря ни слова, начал смотреть на него с насмешливым видом, пожимая плечами и иронически улыбаясь всему, что говорил гамбусино.

Хоакин не отличался особенно миролюбивым характером и, кроме того, он с первого же взгляда понял, что вновь прибывший субъект хочет затеять с ним ссору. А так как гамбусино недаром считался храбрым человеком и никогда не отступал перед врагом, то смело подошел к нему и, глядя ему прямо в глаза, сказал:

— Ты ищешь ссоры со мной, Томасо?

— А почему бы и нет? — нагло отвечал последний, опорожнив свой стакан, который он с шумом снова поставил на стол.

— Я к твоим услугам, мы будем драться как ты пожелаешь.

— Ба! — беспечно проговорил Томасо. — Давай делать дело как следует, давай биться на все лезвие.

— На все? Идет!

Поединки, на которых бьются авантюристы между собой, не что иное, как бои хищных зверей; эти грубые люди с кровавыми инстинктами больше всего любят драться на ножах — запах крови их опьяняет.

Объявление о предстоящем побоище пробежало радостным трепетом по рядам леперос и бандитов, которые тесной толпой окружили обоих противников. Их ждал настоящий праздник: один из противников наверное будет убит, а может быть, они падут даже оба вместе, кровь будет литься ручьями, и зрители не могли, конечно, не приветствовать такое радостное событие криками восторга.

Мексиканцы признают только дуэль на ножах, причем поединки подобного рода происходят только между леперос и вообще людьми низшего класса общества.

Эта дуэль имела свои правила, от которых строго запрещено отступать.

Употребляемые при этом ножи имеют обыкновенно лезвия длиной в четырнадцать или шестнадцать дюймов. Сражающиеся, смотря по степени важности нанесенного оскорбления, бьются на один, на два, на три, на шесть дюймов или же на все лезвие.

Дюймы эти тщательно вымеряются, и бойцы держат нож так, чтобы можно было нанести рану только заранее определенной глубины.

Собравшемуся в трактире обществу предстояло присутствовать при дуэли на все лезвие, т. е. самой ужасной дуэли.

Хозяин венты вежливо, но настойчиво попросил толпу расступиться, и в центре залы образовали большой круг, где оба противника поместились приблизительно в шести шагах один от другого.

В шумной за минуту перед тем зале наступила могильная тишина, и все с нескрываемой тревогой ждали, какова будет развязка кровавой драмы.

Один только брат Амбросио не покинул своего места, не сделал ни одного жеста, ни одного движения.