Один только брат Амбросио не покинул своего места, не сделал ни одного жеста, ни одного движения.

Бойцы обмотали свои сарапе вокруг левой руки, слегка нагнули вперед свои туловища и, положив конец лезвия ножа, который они держали правой рукой, на левую, выставленную вперед, неподвижно стояли, устремив друг на друга блестящие взгляды.

Так прошло несколько секунд, в течение которых оба противника молча мерили глазами один другого.

Вдруг неожиданным и быстрым как молния движением оба соперника кинулись один на другого. Ножи блеснули, раздался сухой лязг, и затем оба они сейчас же отступили назад.

Хоакин и Томасо оба нанесли друг другу один и тот же удар, который на местном наречии носит название гуапо — удар храбреца.

У обоих противников по лицу шел широкий шрам ото лба до подбородка.

Зрители громкими аплодисментами приветствовали блестящее начало поединка.

Ягуары почуяли кровь и опьянели.

— Какой славный удар! Какой славный удар! — кричали они в восторге.

Между тем оба противника, на которых было противно даже смотреть благодаря тому, что лица их буквально были залиты кровью, обильно вытекавшей из ран, снова встали в позицию и выжидали удобного момента напасть один на другого. Вдруг они оба одновременно ринулись вперед. Но на этот раз это была уже не простая стычка, а настоящий бой не на жизнь, а на смерть.

Эти два человека извивались и переплетались, точно две змеи, стараясь ударить кинжалом своего противника.

Энтузиазм зрителей достиг своего апогея: они смеялись, хлопали в ладоши и громкими криками, похожими на вой, возбуждали сражающихся.

Наконец оба врага повалились на землю, и все еще сцепившись, продолжали барахтаться.

Вдруг один из них поднялся, размахивая ножом как победитель.

Это был Хоакин.

Брат бросился было к нему, чтобы поздравить его с победой.

Но гамбусино в это время опустился на пол и лишился чувств.

Что же касается Томасо, тот больше уже не вставал и, вытянувшись пластом, неподвижно лежал на полу.

Он был мертв.

Все это произошло так быстро, развязка получилась такой неожиданной, что волновавшиеся до тех пор зрители вдруг примолкли и стояли как окаменелые.

В это время священник, о котором все точно забыли, встал со своего места, вышел на средину залы и, окинув стоявших кругом него бандитов взором, заставившим опустить головы даже самых отчаянных из них, глухим голосом сказал:

— Уходите вон все! Раз вы дали совершиться этому гнусному поступку, вам теперь тут нечего делать… Уходите и не мешайте священнику исполнить свой долг и отнять у дьявола, если только еще не поздно, душу этого умирающего грешника. Уходите!

Авантюристы опустили головы.

Через несколько минут в зале остались только священник да двое бойцов, из которых один был уже мертв, а у другого начиналась агония.

Никто точно не мог потом рассказать, что произошло в этой зале, но когда через четверть часа из нее вышел священник, глаза его блестели как-то особенно странно.

Хоакин испустил последний вздох. Открывая дверь, чтобы выйти из комнаты, брат Амбросио наткнулся на человека, который быстро откинулся назад, чтобы дать ему дорогу.

Это был Андреc Гарот.

Что он делал, приложившись глазом к замочной скважине, пока монах исповедовал его брата?

Авантюрист никому не говорил того, что он видел за эти четверть часа.

Монах даже и не заметил человека, которого он чуть было не опрокинул.

Вот каким способом брат Амбросио овладел тайной гамбусино и почему только он один и знал, где находится прииск.

Ночь выдалась тихая и ясная. Царившую кругом тишину нарушал один только стук копыт мула, трусившего по каменистой тропинке, да отрывистый лай койотов, охотившихся, по своему обыкновению, целой стаей за какой-нибудь отбившейся от стада ланью.