Эти проекты, из которых североамериканцы не делают никакой тайны, но которыми, наоборот, они громко хвастают, вполне известны мексиканцам, которые ненавидят своих соседей и пускают в ход все зависящие от них средства, чтобы создавать им затруднения и ставить препоны их постоянным набегам.

К числу таких собственников Новой Мексики, решившихся на великие жертвы, чтобы остановить или, по крайней мере, оттянуть грозное нашествие североамериканцев, принадлежал также один самый богатый и пожалуй, самый умный и самый влиятельный землевладелец в стране.

Этим землевладельцем был дон Мигель Акамариктцин Сарате.

Что бы там ни говорили, но индейское население в Мексике в два раза превышает по численности белое население и имеет огромное влияние.

Дон Мигель Сарате происходил по прямой линии от Акамариктцина, первого мексиканского тлатоани, имя которого как драгоценное наследство сохранялось в его семье. Владея колоссальным состоянием, дон Мигель жил в своих огромных владениях, точно король в своем государстве, любимый и уважаемый индейцами, которых он действительно защищал каждый раз, как к тому представлялся случай, и которые питали к нему уважение, доходившее почти до обожания, потому что они видели в нем потомка одного из своих знаменитейших тлатоани и своего защитника.

В Новой Мексике индейское население сильно увеличилось в последние полстолетия. Некоторые писатели находят, что в настоящее время оно даже многочисленнее, чем было, до завоевания, что, впрочем, вполне допустимо, если принять во внимание апатию испанцев и то нерадение, которое они проявили в борьбе с индейцами.

Но индейцев как будто и не коснулось постоянное движение прогресса и цивилизации; они и до сих пор еще сохраняют в неприкосновенности главные черты своих старинных нравов. Они живут отдельными племенами, управляемыми своими касиками, в рассеянных по всей стране деревушках или ранчо; они и до сих пор, как и во времена ацтеков, говорят на своих наречиях, в которые вошло всего несколько испанских слов.

Единственная видимая перемена, происшедшая в них, это их переход в католичество; но переход этот более чем сомнительный, потому что они сохраняют с величайшей тщательностью все предания своей прежней религии и втайне исполняют все ее обряды и все ее суеверные обычаи.

Эти индейцы, в особенности же, живущие в Новой Мексике, хотя их и зовут Indios fideles, постоянно готовы при первом же удобном случае вступить в союз со своими родичами из пустыни; а во время набегов команчей или апачей весьма редко бывает, чтобы верные индейцы не служили им разведчиками или шпионами.

Предки дона Мигеля Сарате, несколько лет спустя после завоевания Мексики гениальным авантюристом Кортесом, удалились в Новую Мексику, которую они с тех пор уже и не покидали.

Дон Мигель следовал политике своей семьи и старался крепить узы дружбы и добрососедства, которые с незапамятных времен связывали его с индейцами, как верными, так и неверными.

Эта политика принесла свои плоды. Ежегодно в сентябре месяце, который команчи называют Мексиканской луной, — до такой степени они привыкли к своим периодическим набегам на бледнолицых, — когда отряды краснокожих переходили границы и начинали жечь фермы и избивать жителей, не разбирая ни пола, ни возраста, одни только владения дона Мигеля Сарате оставались неприкосновенными, и краснокожие не только не причиняли ему никакого вреда, но если иногда, без намерения, какое-нибудь из его полей вытаптывалось лошадьми или грабители сжигали и вырывали некоторые из его деревьев, то убыток сейчас же возмещался, и хозяин не имел никакого повода жаловаться на них.

Такое отношение индейцев не могло, конечно, не вызвать зависти к дону Мигелю со стороны населения, периодически разоряемого Indios bravos. На него не раз поступали жалобы и доносы мексиканскому правительству; но, несмотря на все могущество его врагов и на страшное желание их погубить его, богатого асиендадо никогда не беспокоили, во-первых, потому, что Новая Мексика слишком далеко от столицы и жителям ее нечего было бояться властей, а во-вторых, еще и потому, что дон Мигель был слишком богат и, благодаря этому, ему нетрудно было заставить молчать даже самых опасных из своих врагов.