— Я прошу амнистии для моих солдат, — голос Васкеса надломился.

Я с симпатией посмотрел на него.

— Извините, полковник. Не в моей власти менять условия капитуляции. Они были прочитаны и одобрены президентом.

Парда колебался несколько секунд, потом взял ручку.

— Я подпишу.

Потом подписал Васкес, а за ним я и Тулья. Мы встали.

— Вы предоставите себя и своих солдат в распоряжение полковника Тульи, — сказал я. — Когда будет надо, мы сообщим вам дальнейшие инструкции.

— Да, полковник. — Васкес и Пардо козырнули. Я ответил на их приветствие, и полковник Васкес шагнул ко мне.

— Прошу прощения за мои слезы, ваше превосходительство, — сказал он.

Я посмотрел на его печальное, болезненное лицо.

— Ваши слезы делают вам честь, сэр. Васкес повернулся и направился к двери. Война на юге была окончена.

И они умирали, сотнями, но и умирая, они убивали, и не только солдат, а всех, кто попадался на их пути. Они двигались по земле, как чума, их жестокость и варварство были заразительны. Наши солдаты тоже заразились этой жестокостью и через некоторое время стали ничуть не лучше своих врагов. Преследуя противника, они тоже уничтожали все на своем пути.

Дороги были запружены крестьянами, женщинами и детьми, спасавшимися бегством. Они не знали, кто их враг, не знали, в какую сторону бежать. Слухи, которые доставляли в Курзту беженцы, были невероятными.

Убийства и насилие стали обычным явлением, смерть и пытки — образом жизни. Беззаконие творили и солдаты и бандиты. Вырезались целые деревни. Убивая жителей, бандиты считали, что те могут указать солдатам их тайные убежища, а солдаты делали это потому, что боялись, что крестьяне будут предоставлять убежища бандитам. Беззащитным крестьянам, метавшимся между двух огней, оставалось только умирать — не от рук солдат, так от рук бандитов.

За каждого убитого бандита его товарищи жестоко мстили. Армия упорно преследовала их. С каждым днем война становилась все более страшной и непредсказуемой, потому что это уже было не сражение, а кровавая бойня.

Утром, на пятый день после моего возвращения с юга, президент попросил меня пролететь с ним на самолете над местами боевых действий. Он хотел лично убедиться в успехах своих войск. Светило яркое солнце, но мы летели над самой унылой землей, которую я когда-либо видел. Она была буквально выжжена, кое-где еще догорали посевы, валялись гниющие трупы мертвых животных. Я видел целиком уничтоженные деревни, а если кое-где и сохранились дома, то они были пусты. Нигде не видно было признаков жизни.

Иногда попадались армейские грузовики и колонны солдат, направлявшихся на север, а еще случайные беженцы, сгибающиеся под тяжестью своих пожитков, бредущие в сторону безопасной столицы. И только когда мы почти подлетели к горам, недалеко от моей гасиенды, мы увидели настоящую войну.

Мы увидели целый полк с артиллерией, окруживший небольшую деревню. Пушки безжалостно посылали туда снаряд за снарядом. Я не мог себе представить, что кто-нибудь мог остаться в живых в этой мясорубке. Я бросил взгляд на президента, чтобы понять его реакцию на происходящее.

Он смотрел вниз, лицо его было абсолютно бесстрастным. Я медленно сделал крут над деревней. В этот момент из одного из домов выскочили двое мужчин с ружьями в руках, позади них бежала женщина с маленьким ребенком. Она свернула в сторону между домами. Мужчины явно старались прикрыть ее бегство. Они уже почти добежали до околицы деревни, когда перекрестный огонь сразил их, а женщина с ребенком добежала до последнего дома и рухнула на землю.