– Я буду рад, если им ничто не помешает! – процедил сквозь стиснутые зубы Бред. – Только сначала давайте похороним Друкета. Только его.

– Могила уже готова, – отозвался Хельм. – Это нас не задержит. Ты что, Скур?

Йеранец замер, выглядывая что-то на севере, потом повернулся к Торну:

– Я, конечно, никакой не колдун, так… по нужде если только. Вот мать у меня была ловка. А уж бабка, говорят, так и вовсе могла щелчком пальца человека с ног сбить. Это в роду. Там, на севере, все плохо. Не так чтобы, совсем плохо, но нехорошо. Внизу, в долине, в лесу. Какая-то вязкая магия, как липкая паутина.

– Да, – кивнула Гледа, – накатывает что-то с той стороны.

– И что же ты предлагаешь? – процедил сквозь стиснутые зубы Торн. – Оставаться здесь?

– Ну уж нет, – поежился Скур. – Я предлагаю отгородиться, ну, если совсем невмоготу станет. Да ты не хмурься, верное дело. Я на рынке в Йеране так отгораживался, когда храмовники выходили проверять торговцев снадобьями. Маленький отворот с кровью, и все дела. Нас, правда, немало… Сколько? Десять человек, но зато и свежих трупов полно. Крови, в смысле. Вот. И еще веревка нужна, длинная. Потому что мы с лошадьми.

– А если кусками? – подал голос Падаганг, встряхивая мешок, который он успел чем-то набить.

– Пойдет, – закивал Скур. – Все равно вязать.

Друкет был прав. Для того, чтобы возвращаться из леса к Белой башне или уходить от нее в лес, следовало быть если не людоедом, то законченным мерзавцем без человеческого нутра, потому как именно человеческое нутро и поддавалось чудной магии. Только на широкой тропе, нахоженной людоедами в сторону леса, на тропе, на которой не грозило падение в бездонную пропасть, Гледа поняла, что не рассудок, не тело, не одежда являются источником тяжести, которая силится сбросить ее с лошади и распластать на каменистой тропе, а ее нутро. Из него, из сочувствия к отцу и брату, из благодарности к Ходе, признательности к остальным спутникам и вырастала страшная тяжесть, от которой темнело в глазах.

«Тяжело быть человеком», – успела подумать Гледа прежде чем ее придавило так, что потемнело в глазах, и она уже не увидела серые скалы у выхода из ущелья, за которыми стеной вставал лес, но лишь услышала сначала мерный топот как будто тысяч ног, а вслед за тем и сдавленный голос Скура:

– Надень на руку подарок Макта! Четки надень на руку! Или на шею, если голова пролезет! Да не поминай лихом древнего колдуна, сейчас его магия кончится, кое-что похуже начнется. Всем спешиваться! Всем! Кто-нибудь, рядом с Мактом! Поддержите, ему тоже придется сползти с лошади!

Голова пролезла сквозь бечеву четок, и облегчение пришло сразу, Гледа даже смогла отдышаться и открыть глаза для того, чтобы увидеть ужасное. Открывшаяся полоса равнины шириной в четверть лиги вплоть до встающих стеной огромных деревьев была заполнена людьми. Порознь и кучками, отрядами и поодиночку, опираясь о землю копьями, посохами, жердями, ведя коней в поводу, они двигались на восток, вздымая пыль со старого тракта и утаптывая и так уже пожухлую траву вдоль дороги. Вандилы, геллы, вовсе непонятные, похожие на бродяг люди, все шли к Фриге.

– Все внутрь веревки! – зашипел как вода на раскаленной сковороде Скур. – Быстрее! И дайте по башке этому Сопу, его уже прихватило! Быстрее я сказал! Вай! Мать твою! Ты куда, храмовый потрох! Стоять!

Веревка взметнулась над сгрудившимся отрядом, словно тонкая петля, но стоило ей замкнуть в себя весь десяток, как и Вай вновь пришел в себя и принялся бормотать свои молитвы, и Соп начал хлопать глазами и шептать что-то о попутавшем его демоне.