– Но при чем тут Друер? – не поняла Гледа.

– Он тоже был в том походе, – объяснил Торн. – Ну и пошел в эту пелену за мной. Тесть не один был в пелене. Дозорные, что оказались рядом, разодрали себе глотки. Твой дед, наверное, мог бы сделать то же самое, но у него было и есть слабое сердце, которое унаследовала твоя мать, и он лишился чувств. Это его спасло. Это, а так же Друер, и я. Я поднял его, взвалил на плечо, и тут же бросил. В мгновение я обезумел. Считай, что почти обратился в зверя. Разве только когти у меня не выросли, и клыки не появились. Но я готов был броситься на кого-нибудь, и почти уже бросился на самого себя. Начал скрести когтями собственную глотку…

– Но ты же не разодрал ее? – прошептала Гледа.

– Не успел, – признался Торн. – Друер пробился ко мне через туман. И стал меня бить. Выбивать из меня эту дрянь. Он бил меня по щекам, по груди, сбил с ног и охаживал ногами, приговаривая, что если дрянь сильнее тебя, то ее нужно выбивать, не щадя. Я уже едва не терял сознание, когда почувствовал, что меня отпустило. Поднялся на ноги, и увидел страшное. На моих глазах Друер обращался в старика. Он ведь был тогда не очень стар, пожалуй, моложе меня нынешнего. Волосы его выпадали, ногти зеленели, кожа становилась серой и обвисала морщинами. Он едва стоял на ногах, потом упал на колени, которые хрустнули от удара. А он засмеялся и сказал, что противостоять можно всему. Но если противостоишь чему-то, что сильнее тебя, то цена будет дорогой. Жизнь наматывается на стержень внутри тебя, словно нитка на веретено, всю жизнь, а сдергивается мгновенно. И еще сказал, что эта пелена не против нас, а против тех, кто может прийти снаружи. Но этого я не понял. А он засмеялся беззубым ртом, прохрипел, чтобы я не задерживался, и умер. Умер, Брет! Понимаешь! Я оплакивал его, когда поднял тестя и вынес его обратно, а он, твой отец, вернулся!

– Он сказал, что это по-настоящему, – проговорил Брет, не открывая глаз. – Сказал, что я обычный человек, которому, может быть, досталась толика его таланта, но больше ничего. Я действительно, чувствую человека. И на вид, и на прикосновение. Знаю, чего от него ждать. Но так… как сквозь туман. А Мабок… нет Друер, или Карбаф, он вправду умер. И вернулся после смерти. Он сказал, что в этом нет ничего хорошего. Ждешь смерти, как пытки, опускаешься в бездну облегчения, а утром приходишь в себя с залеченной плотью и готовишься к следующей пытке.

– Не самая плохая судьба, – подал голос Соп. – От пробуждения до следующей пытки целая жизнь? Можно повеселиться, даже заглянуть в трактир. А если убьют ненароком по пьяному делу, почти сразу – а вот он я! Пожалуйте к расплате… К тому же, говорят, что к боли привыкаешь.

– А я бы не хотел знать свое будущее, – отозвался Хода. – Ты не прикасайся ко мне, Брет. И не говори ничего, если уже разглядел.

– Я не угадываю будущее, – пожал плечами Брет. – Я вижу, чего можно ждать от человека.

– И чего же можно ждать от меня? – спросил Торн.

– Всего, – прошептал Брет. – И великого, и ужасного. От тебя зависит. Конечно, если ты, Торн, останешься самим собой.

– Однажды ты наставил меня на путь истинный, – вдруг зашевелился под одеялом, заговорил Хельм.