– Не зажили, – пробурчал Мабок, прикусывая толстую губу точно так же, как это делал Друкет. – Думаю, все его недавние раны открылись на островке. От напряжения. Противиться Адне бесполезно, можно кости переломать, а все одно, воли ее не преступишь. Конечно, если ты ей не равен. Но здесь что-то еще. Не разгляжу. Да и не лекарь я. Одно могу сказать, нет видений в Пепельной пустоши. Все, что там происходит, все это явь. Так что, плохие это раны.

– Скур! – нашла взглядом йеранца Гледа. – Ты можешь что-нибудь сделать?

– Что-нибудь, – кивнул Скур. – Обработаю, очищу, приложу снадобье. Прочитаю отворот. Двенадцать отворотов прочитаю, все, что знаю. Но будет ли толк?

– Мажь и отворачивай, – равнодушно бросил Торн. – Заживет все, как на собаке. А тебе, великан, не все ли равно, что с моими плечами?

Мабок посмотрел на Брета, который развел руками, и присел рядом с капитаном.

– Послушай, Торн, – он поднял мокрую ветвь и сунул ее в подернувшиеся пеплом угли, – помнишь?

– О чем ты? – равнодушно спросил Торн, словно и не чувствовал стараний Скура на своих плечах, и посмотрел сначала на Гледу, которая так же как и он, просидела всю ночь у костра и до сих пор не спускала тревожного взгляда с отца, а потом перевел взгляд на Мабока. – Что я должен помнить?

– Помнишь, как твой наставник Друер приводил тебя в чувство? – спросил Мабок. – Через год уже двадцать лет минует, как ты вот так же сидел у корабельной жаровни, как теперь сидишь у костра, и сетовал, что твой тесть ненавидит своего зятя. Желает ему смерти. И ты в ответ полнился ненавистью, у которой были причины, но которая все же оставалась только ненавистью. Помнишь?

– И тогда Друер сунул в огонь мокрую ветошь, – кивнул Торн. – Намотал ее на кортик и сунул. Тебе кто-то рассказал об этом разговоре? Что он говорил?

– Он говорил, что ненависть – это жар, который сжигает все, – напомнил Мабок. – А боль, которая пропитывает тебя, подобна воде. Ненависть способна ее подсушить, но не давай ей воли. Иначе вспыхнешь и осыплешься золой.

Ветвь, оставленная Мабоком в костре, вспыхнула.

– Не понимаю… – проговорил Торн. – Только я был свидетелем того разговора и сам Друер. Мы сидели на корме, а Веген на вышке, но он не мог слышать. Друер погиб в том походе. Погиб, спасая меня. До того, как я спас своего тестя. По сути, не я спас своего тестя, а он. Ты не можешь этого знать. Я никому не рассказывал.

– Отойди, Скур, – поднял глаза Мабок. – Не ради сохранности тайны, а ради спокойствия. Ты закончил? Помоги Торну накинуть котто, и отойди. Я с тобой потом поговорю. Мне есть, что тебе сказать. Или рассказать. О твоей прабабке.

– Я помогу надеть папе котто, – вскочила на ноги Гледа. – Говори, Мабок. Но папа прав, он даже мне не рассказывал об этом. Хотя уж я так канючила…

– Даже если бы и рассказывал, – пожал плечами Мабок. – Я все знаю. И как Друер учил тебя сражаться, и как водил тебя в Обитель смирения, чтобы ты почувствовал, что такое истинный бой, истинное отстранение, и как он вел тебя через Пепельную пустошь и избавил от того, во что, думаю, ты все-таки вляпался в последний раз. Напоил тебя, чтобы тени прошлого не терзали тебя раньше времени. Помнишь? Успокойся, сними руку с рукояти меча. Все просто. Я – Друер. И я же Друкет. А теперь Мабок. Думаю, ненадолго, и только поэтому я с тобой откровенен.