– Нугкуи, ты смелый и мудрый вождь. Я долго наблюдала за тобой, прежде чем пришла сюда. Но я знала, что, куда бы я ни пришла, я буду многое менять, потому что деревня, которая научит белых людей быть человечными, должна отличаться от всех других деревень. Настанут опасные времена, когда белые люди еще не научатся правильно вести себя с нами, когда тебе, возможно, потребуется повести наших мужчин на войну, но даже в мирное время – ты вождь. Когда люди приходят ко мне, чтобы рассудить их, разве я не отсылаю их всякий раз к тебе? Разве я когда‑нибудь относилась к тебе непочтительно?

Он с неохотой признал, что она права.

– Я видела ужасное будущее, в котором белые люди приходят к нам, тысяча за тысячей и превращают наш народ в рабов – тех, кого они не убили сразу. Я видела будущее, в котором на всем острове Гаити нет ни одного тайно, ни одного кариба, ни одного мужчины или женщины, или ребенка из Анкуаш. Я пришла сюда, чтобы предотвратить это ужасное будущее, но я не могу сделать это в одиночку. Это зависит в такой же степени от тебя, как и от меня. Мне не нужно, чтобы ты мне подчинялся. Я не хочу командовать тобой. Какая деревня будет уважать Анкуаш, если вождь получает приказы от женщины? Но какой вождь заслуживает уважения, если он не хочет учиться мудрости только потому, что его учит женщина?

Некоторое время он без всякого выражения на лице смотрел на нее, а затем сказал:

– Видящая во Тьме – это женщина, которая приручает мужчин.

– Мужчины из Анкуаш – не животные. Видящая во Тьме пришла сюда, потому что мужчины Анкуаш уже укротили себя. Когда женщины прибегают ко мне или к Путукам в поисках убежища, мужчины этой деревни легко могли бы раскидать стены наших хижин и избить своих жен или убить их или Путукам, или даже меня, потому что я, быть может и умна, и сильна, но я не бессмертна, и меня можно убить.

При этих словах Нугкуи заморгал.

– Однако мужчины Анкуаш действительно человечны. Бывает, они сердятся на своих жен, но они уважают дверь моего дома и дверь дома Путукам. Они остаются снаружи и ждут, пока их гнев не остынет. Затем их жены выходят, и ни одна из них не была избита. И дела пошли лучше. Говорят, что Путукам и я вносим смуту, но ведь ты же вождь. Ты же знаешь, что мы помогали поддерживать мир в деревне. Но нам это удалось только потому, что мужчины и женщины этой деревни хотели мира. Это удалось только потому, что ты не мешал этому. Если бы ты увидел другого вождя, поступающего как ты, разве ты не назвал бы его мудрым?

– Да, назвал бы, – ответил Нугкуи.

– Я тоже считаю тебя мудрым, – сказала Дико. – Но я останусь здесь только в том случае, если смогу назвать тебя своим дядей.

Он покачал головой.

– Так нельзя. Я не дядя тебе. Видящая во Тьме. Никто в это не поверит. Все будут знать, что ты только притворяешься моей племянницей.

– Тогда я ухожу, – сказала она, поднимаясь с земли.

– Сядь, – промолвил он. – Я не могу быть твоим дядей, я не хочу быть твоим племянником, но я могу быть твоим братом.

Дико упала перед ним на колени, и, не давая ему подняться, обняла его.

– О, Нугкуи, ты – тот мужчина, которого я надеялась встретить.

– Ты моя сестра, – сказал он, – но я готов благодарить каждого пасука, живущего в этих лесах за то, что ты – не моя жена.

С этими словами он встал и вышел из ее дома. С этих пор они стали союзниками – ибо, если Нугкуи давал слово, он не нарушал его и не позволял это делать никому из мужчин, как бы раздражен тот ни был. Результат не заставил себя ждать. Мужчины поняли: чтобы избежать публичного унижения, когда их жены спасаются бегством у Дико или Путукам, лучше сдерживать себя; и с тех пор, уже более года, ни одна женщина в Анкуаш не была избита.