Грузовик лихо мчался по безлюдной улице, в свете фар ураганом проносился потревоженный снег, напоминая о зиме, пока еще не собиравшейся сдавать свои позиции. Город словно вымер, темные окна напоминали амбразуры. Лишь патрули, неподкупные хранители комендантского часа, иной раз встречались на пути, провожая подозрительными взглядами проезжающую машину.

У Поганкиных палат грузовик вынужден был остановиться — на дорогу, оглушительно тарахтя, выехал мотоцикл с коляской, и дюжий фельдфебель, сидевший за рулем, нетерпеливо махнул рукой, требуя подчинения. Голощекин не торопился покидать кабину, терпеливо дожидался, когда фельдфебель сойдет с мотоцикла и приблизится.

— Фельдфебель Штольц, военная комендатура, — представился мотоциклист.

Зимняя шинель на нем была застегнута до самого горла на все пуговицы. Теплый шерстяной шарф, нарушая устав, был замотан вокруг горла.

Вытащив из кармана удостоверение, обер-лейтенант произнес:

— Военная контрразведка.

Внимательно прочитав документ, фельдфебель отступил в сторону:

— Счастливой дороги, господин обер-лейтенант!

— Это как раз то, что нам сегодня необходимо, — ответил Голощекин и, повернувшись к водителю, добавил: — Поехали!

Машина, подмяв широкими колесами свежевыпавший снег, свернула в переулок и, щупая впереди себя ближним светом заснеженное пространство, заколесила на аэродром.

Уже на выезде из города путь автомобилю преградил шлагбаум, у которого, зябко поеживаясь, несли вахту два солдата вермахта. Один из них, высокий, с карабином за плечами, был дежурным КПП, одет в трофейный полушубок, на голове подшлемник с каской, на другом была шерстяная шинель большого размера, из-под ворота выглядывала синяя вязаная куртка, на голове платок-капюшон, выполнявший роль подшлемника, на ногах зимние сапоги из войлока и на деревянной подошве, прошитые для крепости кожей.

Дежурный махнул ладонью, спрятанной в толстую вязаную перчатку, призывая грузовик остановиться. Водитель нажал на тормоз. Машину слегка занесло на льду, припорошенном легким снегом. Заехав правым колесом в небольшой сугроб, грузовик встал.

Солдат, выглядевший несуразным в неуклюжих громоздких зимних сапогах, неспешно зашагал к грузовику, втаптывая широкими буковыми подошвами снег.

— Дежурный контрольно-пропускного пункта капрал Штейнмаркт, — представился он. — У вас имеется разрешение на выезд, господин обер-лейтенант?

— Разумеется. — Приоткрыв дверь, Голощекин показал пропуск на право проезда по всем военно-автомобильным дорогам без предъявления документов для проверки.

Капрал козырнул и отошел в сторону, давая машине возможность следовать дальше. В его размеренных движениях не было ни намека на чинопочитание, «тяжелыми» погонами его тоже не удивишь, за время службы он насмотрелся на всякие. Судя по строгим глазам, немало повидавшим, и по полушубку, что был на его плечах, капрал совсем недавно вернулся с Восточного фронта. Не иначе, как пребывал на переформировании.

— Будьте осторожны, господин обер-лейтенант, далее трасса обледенела. Полчаса назад случились две аварии, — предупредил он на прощание.

Дорога и вправду оказалась скользкой. Проявляя осторожность, водитель медленно катил по узкой дороге, зажатой с обеих сторон высокими снежными сугробами.

Минут через сорок въехали на территорию аэродрома. Казалось, что он тоже задремал в полуночный час. Белый, тихий, запорошенный, ничто в нем не выдавало признаков жизни. В действительности же это было не так — на взлетном поле, дожидаясь своей очередности, стояли укрытые снегом самолеты. По краям взлетного поля тускло горели лампы, указывая направление тем, что готовились к полету.