- Зачем мне жить? - однажды спросила Валя.

И Катя не нашла ответа. К Православию Валентина относилась настороженно.

- Даже в слове "одна" и то два слога... - прошептала она.

Слишком широко раскрытые глаза Вали... чересчур... и голос, звенящий туго натянутым проводом под осенним ветром...

Говорят, что погасить страдание - значит погасить желание. Наверное,  правильно, и все-таки... Как можно погасить Валино желание слышать? Как можно погасить желание семьи, детей, любви?.. Какой водой зальешь его, горячее и яростное? Живые воды святых родников здесь бессильны. Или нет?.. Только говорить с Валентиной об Иове Катя не могла. Не получалось -  и все.

Преподобный Антоний Великий утверждал, что скорби смиряют человеческую гордыню  и выбивают у человека опоры себялюбия и надменности. Много пострадавший перестает грешить. Скорбь переплавляет   человеческое настроение из греховного, самозамкнутого, в святое и открытое Богу и возвращает всякого грешного блудного сына в Отчий Божий дом. И Майков писал, что чем глубже скорбь, тем ближе Бог.

Только всегда ли происходит такое? Для всех ли это возможно? Или люди сами виноваты в том, что у них так не получается? Просите и не получаете, потому что просите не на добро. Это святое Писание. Но как трудно постичь  подобные истины... Легче  вообще не постичь...

Катя всегда чувствовала себя неловко рядом с Валей. Кажется, виноватым себя ощущал и директор - в холодном здании новой гимназии Валя тоже сильно простудилась, лежала в больнице, и ее слух  резко ухудшился. Добров стал даже как-то заискивать перед Валей, юлить... А Катя, стерва такая, ни разу не навестила Валю в больнице. И Вера тоже. Сначала они не знали, что подругу положили в клинику, звонили и не дозванивались - Валя часто плохо слышала звонок и обычно долго не брала трубку. А потом не успели - Валю уже выписали.

Как трудно все-таки, просто невозможно представить себе положение рядом  живущего... Эту страну глухих... Говорят, чтобы осознать жизнь инвалида, нужно хотя бы день провести в инвалидном кресле. А Кате необходимо на день заткнуть себе уши.

Через несколько дней после предложения о фотомодели Валя позвонила Кате:

- Тут в газете такое жуткое объявление... У меня волосы дыбом встали. Просто не представляю, до какой безысходности и отчаяния мог дойти человек, чтобы решиться предлагать подобную услугу?!

Катя опять потерялась в догадках:

- Что же там такое напечатано? "Мужчина готов оказать половое милосердие одиноким женщинам в возрасте"?

- Да ты что! - возмутилась Валя. - Если б такое... это чепуха, и, скорее, смешно и противно... Тем более, что все развратились до предела. Здесь все гораздо страшнее: "Продам свою почку". Вот наша жизнь...

Катя молчала.

Вчера она совсем собралась умирать. Сил больше нет. Уже считала все свои ошибки своей жизни, но их оказалось куда больше, чем предполагалось. Катя устала, бросила считать и пошла варить овощной суп.

Она почему-то очень тяжко восприняла Верину борьбу за директорство с Добровым, хотя  возненавидела его по-настоящему после одного случая.

Мальчишки курили за школой. Увидели директора, привычно позвавшего их: "Гулы-гулы!", стремнулись и дали деру. А Таишев пожалел бычок - деньги на сигареты приберегал от выделенных матерью на школьные обеды -  и от большого ума  сунул окурок в карман брюк, даже не потушив. В том же кармане у него лежала пластиковая расческа,  которая горит, как коптилка.

Когда мальчишки вошли в школу, расческа  разгоралась все стремительнее, прогорели брюки и на ногу потекла расплавленная пластиковая масса... Катя первая увидела белое лицо Акрама. "Скорая" доставила его в травмпункт с обугливанием тканей - ожог четвертой степени.