Марафон начался изматыванием друг друга. Мы то и дело сталкивались с Красовским в коротких словесных схватках, быстро, однако, расходились по своим местам. Это была разведка боем. Силы вроде бы были равны: Власова я в расчет не брала, «шестерка», она везде шестерка. Он будет на той стороне, которая победит. Лиля не могла помочь мне, хотя периодически я чувствовала ее теплую поддержку.

Ну и еще, конечно, Федя! Я не могла его подвести. Я понимала, что он пожертвовал собой, задушив свой инстинкт самосохранения и презрев свой накопленный профессиональный опыт. Кроме того, за моими плечами незримо стояли вы, Наталья Михайловна, Владимир Петрович, мой научный руководитель профессор Александр Николаевич Москвин и вся его кафедра, мой милый психиатр Елена Васильевна и, конечно, мои старенькие бабушка и дедушка, а также вся моя любимая Сибирь. Все, что я любила и чем я дорожила, было со мной.

Я пыталась понять, чем силен Красовский, и ничего, кроме денег и власти этих денег, не нашла. Это был поединок. Я и Красовский. Вроде бы нас было двое, но уже не в первый раз у меня появлялось чувство, что в этой комнате есть кто-то еще. Я не могла понять, что это за наваждение, но чувство это было очень сильным: кто-то стоит у двери и с ненавистью смотрит мне в спину! И сила этого таинственного оппонента была в том, что я его не вижу.

Вот это ощущение, что я кого-то не вижу, у меня появилось с самого начала, когда Лиля в первый раз пришла ко мне со своим горем. Я стала просыпаться от странных снов и даже начала думать, что я схожу с ума, начиная бредить! Но потом появился Федор, и все мои страхи развеялись как дым. Так потом повторялось несколько раз: пока Федор со мной, я чувствую себя легко и радостно, как только он уходит, наваливаются тоска и страх. Без всяких видимых причин! Словно кто-то стоит рядом и караулит, чтобы накинуться при первом удобном случае.

К тому времени Лиле становилось все хуже и хуже, что не находило разумного объяснения. Сначала я думала, что это Красовский изводит своих жен, доводя их до отчаяния и смерти. Но эта гипотеза никак не подтверждалась: как он это делал? Зарезать, удушить — это он, как оказалось, мог. Но черепно-мозговая травма, отравление снотворными, эпилепсия — это совсем другое! Нет, думала я, здесь что-то не так!

И попросила Федю на всякий случай достать мне выписки из историй болезни умерших жен Красовского. Федя успел найти только две выписки, но и этого оказалось достаточно, чтобы за ночь понять, что все три жены Красовского были отравлены снотворными. Но кто это мог сделать и как, я не знала. Я знала о преступнике лишь то, что он знает клинику отравления снотворными, как врач, а также имеет возможность следить за каждым шагом своей жертвы и имеет к ней свободный доступ. И все же я чего-то не видела. Вот это же ощущение, что я не вижу чего-то, что есть, присутствует, но прячется, появилось у меня и в кабинете Красовского. На минуту передо мной мелькнула женщина и исчезла как не бывало. Я не успела ее разглядеть и потом, пытаясь вернуться к ней мысленно, натыкалась на что-то мешающее думать о ней, делающее ее несуществующей для меня, моего восприятия, моей памяти. Кто-то воздействовал на меня, и мой организм включил мне сигнал тревоги: обман! Мой мудрый мозг сигналил мне об опасности: меня вводили в заблуждение, добиваясь того, чтобы я воспринимала мир не так, как я это делаю всегда, а так, как кому-то было выгодно! Для организма это и означает стресс — он не может, используя все имеющиеся у него возможности, перевести оказываемое на него воздействие в безопасную для него зону.

И это я почувствовала. Меня спасла, как всегда, счастливая случайность.