— Да, Женька, признавайся, что ты такое Красовскому сказала? — поддержал Наталью Михайловну Федор.

— Для меня, — начала свой рассказ Женя, — история начала принимать неожиданный поворот, когда я была уличена Красовским во лжи. Конечно, собираясь к нему в особняк, я готова была к всякого рода неожиданностям. Ведь никакого плана, кроме того, который бы позволил нам с Федором проникнуть в дом, у меня не было. Единственно, что я знала тогда точно, что не могу сидеть дома и ничего не предпринимать. Меня тянуло к Лиле как магнитом, и с этим я не собиралась бороться. Я точно знала: ей плохо, и она нуждается в моей помощи. И первое, что мне требовалось во что бы то ни стало, — это увидеться с ней! Дальше я собиралась действовать по обстоятельствам.

Я увидела ее и не поняла, жива она или нет! Когда я все же поняла, что ей очень плохо, что она осознала всю серьезность своего положения и не имеет никакой надежды, во мне проснулась решимость! Мне было очень важно удостовериться, что Лиля больше не считает своего мужа кумиром. К моменту моего появления в кабинете Лиля и Красовский были уже чужими. Что там у них произошло — не знаю. Думаю, что он театрально обнаружил несуществующую пропажу бриллиантов и пережал, переиграл с попыткой их обнаружения. Он посадил Лилю и Власова вместе в своем кабинете и, вызывая прислугу по одному, устраивал допрос с пристрастием. К моменту моего появления он совершенно измучил жену и безнадежно лишился ее уважения. Всякому терпению когда-нибудь приходит конец, даже такому, как у Лили.

Одним словом, то, с чего я хотела начать, увидев Лилю, было уже свершившимся фактом — она больше не строила иллюзий и не питала уважения к своему мужу. Я, конечно, могла неожиданно выпалить все известные мне компроматы на Красовского, и он, вероятно, не сразу заткнул бы мне рот, но принципиально это ничего изменить уже не могло. А вот повредить Лилиному здоровью такая выходка очень даже могла: она и так была едва жива от перенапряжения.

Что делать дальше? Что мне нужно, я, конечно, знала — выйти из особняка вместе с Лилей, Федором и Владимиром Петровичем. Хотя я понимала, что это что-то из области фантастики: Красовский при желании, используя свои права законного супруга, мог найти свою жену где угодно.

Перспектива была весьма печальна. Но я теперь согласна с Федей: начиная новое дело, не нужно пытаться заглядывать очень уж далеко. Гораздо важнее — есть ли достаточное желание его начать? Если есть, то откладывать его даже вредно.

Стоя там, изобличенная в собственной лжи с переодеванием, я не испытывала ни страха, ни угрызений совести. Меня волновало только состояние Лили. Если она не выдержит этого марафона, а все действие явно начинало затягиваться, все теряло смысл.

И я решила просто присмотреться. Красовский пытался оказывать на нас какое-то воздействие: он включил музыку, правда, очень тихую, но при этом хорошо зло расслабляющую, мешающую думать, рассеивающую внимание. Чего хотел этим добиться Красовский, я до их пор не поняла. Возможно, он просто часто слушал эту музыку раньше и она помогала ему настраиваться на нужное состояние — не знаю.

Но, признаюсь, первое время мне пришлось бороться с наступающим расслаблением, чувством апатии. Не хотелось ничего делать, было желание все пустить на самотек. Возможно, именно это он и собирался сделать. Но с другой стороны, Красовский задействовал механизм психологического давления: включил мониторы и продемонстрировал страдания близкого мне человека. Чем только разозлил меня.

Не говоря уж о том, что при взгляде на Лильку я приходила в бешенство и готова была его убить: он просто в открытую измывался над ней! И здесь он явно просчитался: желая всем этим меня сломить, подавить, он добился совершенно противоположного.