Оказывается, леди Клэймор вела свое собственное расследование. Она появилась в кофейне рано утром, сразу после открытия,

— Я навещала Уэста в тюрьме, — громким шепотом объявила она, едва присев за самый дальний столик, за ширмой. — Боже, наверное, я сошла с ума! Виржиния, дорогая, я ходила в тюрьму! Что скажет мой дорогой Сеймур, если услышит об этом!

Только тут я заметила, что у Глэдис руки дрожат. Сначала удивилась — что такого произошло? — но потом осознала. Это от графини Эверсан, наследницы блистательной леди Милдред, ждали экстравагантных поступков. Историю с безумным парикмахером или то, что я лично застрелила преступника-сектанта, покушавшегося на мою жизнь, газеты приняли восторженно. Конечно, сплетен в высшем обществе избежать не удалось, но неодобрения никто не высказывал — напротив, многие посчитали нужным выразить мне уверения в том, что мое «мужество достойно уважения». Пожалуй, вряд ли бы кто-нибудь удивился, посети я тюрьму для встречи с осужденным по нашумевшему делу, это бы наверняка списали бы на унаследованное от леди Милдред любопытство, помноженное на фамильную жажду справедливости.

Но леди Клэймор была совсем других кровей. И репутация ее, как земля в старину, стояла на трех китах — устранение от светской жизни, пытливый ум и поведение, исполненное достоинства.

Визит к преступнику прямо в тюремную камеру никак не вписывался в эти рамки.

— Глэдис, прошу вас, успокойтесь, все хорошо, — прошептала я горячо и окликнула Мэдди: — Два горячих чая, один с мятой и ромашкой, другой с имбирем! И «Летнее блаженство», две порции!

Ароматы выпечки и кофе, уютное тепло, негромкие беседы, отрывки которых долетали до нас неразличимым шумом — все это успокаивало не хуже настоя пустырника. Вскоре леди Клэймор перестала нервно теребить бахрому на скатерти, покусывать и без того обветренные губы и даже улыбнулась. Я дождалась, пока Мэдди принесет чай и десерт, а затем попросила:

— Не томите, Глэдис, рассказывайте. Уверена, у вас в запасе крайне любопытная история.

— Не то слово, — все те же свистящим шепотом откликнулась леди Клэймор. — Думаю, даже «гуси» не знают о том, что рассказал мне мистер Уэст… Виржиния, право, я не знаю, что делать!

— А давайте вы поделитесь своей тайной со мною, и тогда мы решим, что предпринять, — предложила я и подвинула к Глэдис ее вазочку со сливочно-малиновым муссом. — Попробуйте, не пожалеете.

— У вас тон искусительницы, Виржиния, — вновь улыбнулась Глэдис и тут же помрачнела, словно вспомнив что-то. — Все так запуталось… Я узнала, у кого «Островитянка» находилась прежде. Уэст назвал человека, у которого выкупил ее.

— И где же он сейчас? — чувствуя, как в крови закипает азарт, я подалась вперед.

— На Салемском кладбище, — мрачно ответила Глэдис. — Настоящее имя убитого сторожа галереи — Льюис Пул. В молодости он был актером и некоторое время жил в Марсовии, оттуда и привез свою «Островитянку». На родине Льюис Пул не имел успеха, к концу жизни потерял почти все и пустился в беспробудное пьянство. Он был очень привязан к своей «Островитянке», но о настоящей стоимости картины не подозревал. Уэст, добрая душа, выкупил у Пула картину за два хайрейна и предложил ему работать сторожем в галерее. Так Пул мог находиться рядом со своей обожаемой «Островитянкой», а Уэст заполучил редкое полотно Нингена и в довесок — преданного слугу.

— Что? — я ушам своим не поверила. Значит, прежний владелец картины… убит при похищении этой самой картины?

— И это не все, Виржиния.