— «Человек Судьбы».

— Да. Тот, кто держит ее весы в руках. Собственно, название и является ключом, — немного смущенно подытожила мисс Дюмон. — Видите, все просто. Но сколько деталей придают глубину этой простоте! И так — почти в каждой картине Нингена.

Я вспомнила «Островитянку», висевшую в отцовском кабинете. Как-то не верилось, что и она напичкана символами так же. Детский рисунок, густые краски… или нет?

Поколебавшись немного, я решилась задать вопрос.

— Мисс Дюмон, а что же с моей «Островитянкой»? Что символизирует она?

— Расставание, одиночество, выбор долга в ущерб чувствам и сердцу, — пожала плечами она. Я поежилась. Интересно, знал ли отец о значении картины? Или ее покупка оказалась своеобразным пророчеством? — Цветы у ног островитянки, раковина на шнурке у нее на шее, одновременно солнце и луна в небе… Впрочем, не буду утомлять вас подробностями, — опомнилась мисс Дюмон и тут же, противореча себе, добавила: — Существует еще одна ниточка-связь между всеми «Островитянками». Но это больше легенда, чем действительно толкование символов… У каждой островитянки есть татуировка на левой ноге. Говорят, что если хитрым образом совместить все рисунки, то откроется тайная надпись или карта. Но это, думаю, всего лишь розыгрыш — слух, пущенный самим Нингеном. Я читала его переписку с дочерью, ни о каких картах, зашифрованных на картинах, и речи не шло. Хотя последние письма, отправленные незадолго до смерти, были посвящены именно «Островитянкам».

— Вы читали личную переписку Нингена? — поинтересовалась я.

— Да, ведь его дочь Эстер Бонне — моя троюродная сестра. Она живет в Марсовии… — начала было мисс Дюмон и осеклась. Я опустила взгляд, скрывая удивление. Вот так поворот! Однако мне следовало догадаться раньше о марсовийском происхождении мисс Дюмон. Хотя бы по фамилии. — Впрочем, неважно. Этих писем сейчас у меня уже нет, а мы с Эстер теперь находимся в слишком скверных отношениях, чтобы просить ее вновь переслать письма в Аксонию.

— Жаль, — светски откликнулась я и улыбнулась: — Было бы весьма познавательно прочитать, что же именно писал великий художник о той картине, что висит у меня в особняке. К слову, мисс Дюмон, — произнесла я в порыве вдохновения. — А что писал Нинген об «Островитянке у каноэ»? О картине, которая была украдена?

— Что писал? — мисс Дюмон растерялась. — Право же, это было давно, сейчас уже и не вспомню. Кажется, эта картину он написал последней. Кажется, она символизировала завершение. Завершение всего, возврат к началу. Да, да, не кажется — точно!

— Очень интересно, — чуть-чуть надавила я. — Знаете, вы разбудили во мне любопытство. Мисс Дюмон, а есть ли какие-нибудь труды по искусству, посвященные «Островитянкам» Нингена? Или хотя бы газетные публикации?

— Конечно, есть, но сразу так я вам не назову. Возможно, позже. Если вы все еще будете заинтересованы, — тут же пообещала она.

— Может, вы дадите мне адрес этой Эстер Бонне? — предложила я с улыбкой. — Не откажется же она ответить на маленькую просьбу скромной аксонской леди?

— Эстер Бонне не знает никаких языков, кроме марсо, — с сожалением покачала головою мисс Дюмон. — И крайне, крайне подозрительно относится к незнакомым людям. Она живет затворницей и во всем ищет подвох. Собственно, поэтому мы с ней сейчас и прекратили всякую переписку. Я устала слушать упреки в том, как плох мой марсо, и в том, что я использую ее, бедняжку Эстер, в своих целях… Леди Виржиния, мне тяжело говорить об Эстер. Можем мы оставить эту тему? — попросила вдруг Дюмон дрогнувшим голосом.