— Нет.

— Мы хотели поехать с… ее родителями, но они нам запретили… Это-го ты тоже не помнишь?

Наташа покачала головой.

— Я даже не помню, кто я? И для чего я вообще?..

— Перестань…нельзя так… — отстраненно сказал он, убрал руку с ее плеча и тоже облокотился о парапет. — Нельзя… Отвезти тебя домой?

Наташа вспомнила о Паше, который сейчас казался чем-то посторонним и ужасно далеким, вспомнила испорченную картину, чужую теперь квартиру и дорогу напротив чужого дома.

— Нет, Слав, домой я не пойду. Ты иди, отоспись… сам же на ногах едва стоишь. Я тут… я останусь…

— Нет, так дело не пойдет! — заявил Слава и повернулся к ней. — Пока ты на улице — я с тобой! На работу я все равно уже сегодня не пойду… да и…не хочу я один… Будешь курить?

— Давай.

Слава протянул ей сигарету. Наташа попыталась взять ее негнущимися пальцами, но не удержала, и сигарета упала на асфальт. Наташа качнулась в сторону, прислонилась к парапету и отвернулась, взрагивая в сухих беззвучных рыданиях.

— Ну…ну, тихо, ну что ты, лапа… — сказал он растерянно и расстроенно, потянул ее за плечо и прижал к себе. — Ну, Наташ, не надо, не здесь, не радуй народ — вон уже как таращатся, придурки! Пошли домой, там выплачешься. Тебе надо… нельзя это в себе держать… ну, не здесь…Кофе твой — это все ерунда. Пойдем, я тебе сейчас коньячку возьму… и себе… литра два…

Его голос дрогнул, сорвался, и Наташа, уткнувшись носом ему в рубашку, слабо пахнущую одеколоном и больницей, быстро и отчаянно, давясь долгожданными слезами, зашептала:

— Ой, нет, ну только не ты, Славка, пожалуйста, только не ты… ты ведь всегда был таким… прости, прости… я с ума схожу…и тебе ведь плохо…может, и хуже… а я только о себе…

— Ну-ка, пошли! — резко приказал Слава и, приобняв ее, повел-понес по направлению к остановке. — Ну-ка, давай… ножками-ножками…раз, два… сено-солома…

— Пусти… я сама!

— Ага, сама… Сморкаться будешь сама! Пойдем… нет, стоп! Ох, как же у тебя все растеклось — ну чисто ведьма! Платок у тебя есть?

— В су… в су…

— А су-су дома, да? Ох ты, черт! Ладно, — он выдернул из-за пояса брюк полу измятой рубашки и быстрыми, размашистыми движениями, не щадя кожу, вытер с Наташиного лица остатки вчерашней косметики. — Ну, хоть божеский вид… пошли… Что, сильно интересно! — вдруг рявкнул он в сторону на кого-то из любопытных прохожих. Теперь его голос звучал бодрее — очевидно, потому, что Слава нашел для себя ответственное занятие, пусть это хоть и возня с раскисшей подружкой погибшей девушки.

Кое-как они добрались до остановки, где Слава решительно запихнул Наташу в первую же маршрутку и залез следом. Ехали молча. Наташа, отвернувшись от всех, сидела, по-прежнему уткнувшись мокрым лицом в Славино нервно подрагивающее плечо, и со стороны они могли даже сойти за примирившихся после бурной ссоры влюбленных, хотя на самом деле были лишь просто старыми знакомыми, один из которых, по идее, должен был теперь относиться к другому с неприязнью — если бы знал все, что случилось на самом деле.

От остановки к дому тоже шли молча. Наташа, уже почти успокоившаяся, только слегка шмыгала носом, но Слава продолжал придерживать ее за плечо, поглядывая внимательно и тревожно. И пока они шли, Наташа, с огромным трудом отметя в сторону все тяжелые мысли и пытаясь рассуждать трезво, решила, что Славу она сегодня никуда не отпустит.