Это делают не картины. Это делает то, что в них.

Эти картины — ловушки.

Подумав это, Наташа вдруг потеряла опору в пустоте, полетела куда-то — вверх или вниз — в пустоте это не имело значения, и уже вообще ни-что не имело значения — и уже не почувствовала, как ее подхватили чьи-то руки.

Очнувшись, она увидела, что лежит на своей кровати, все в той же одежде, но только майка была насквозь мокрой, и ветер, шевеливший занавески в раскрытом окне, холодил такое же мокрое лицо. Наташа облизнула губы, с трудом повернула словно налитую свинцом голову и увидела Славу, который лежал на Пашкиной половине в задумчивой позе, закинув ногу на ногу и закрыв глаза. Рядом с ним на кровати стоял пустой стакан.

— Я знаю, — пробормотала Наташа, обращаясь не лежащему рядом человеку, а к другому, который, кто знает, может и слышит ее сейчас. Слава вздрогнул и приподнялся, зацепив рукой стакан и опрокинув его. На мгновение на его лице мелькнуло жестокое разочарование, словно он ожидал увидеть на ее месте кого-то другого, но оно тут же исчезло, уступив место тревоге.

— Ну, ты что это, красавица? — спросил он и смущенно отставил стакан на тумбочку. — То столбняк, то обморок? Как самочувствие? Я ни у вас, ни у соседей нашатыря не нашел, поэтому просто прополоскал тебя немного под краном… Ну, ты как?

— Нормально, вроде, — Наташа приподнялась, опираясь о кровать здоровой рукой. — А где Паша?

— Ушел, — хмуро ответил Слава, встал и подошел к окну. Машинально поправил трепавшиеся на ветру занавески, потом повернулся, опершись спиной о подоконник. — Вы что, расплевались с ним? Знаешь, Наташ, ты извини, конечно… я тебя уже года три знаю и все никак не могу понять — зачем ты вышла за такого дебила? Устроил мне какую-то непонятную сцену, наговорил чего-то, убежал…

— Ну… он не всегда был таким, — протянула Наташа, отворачиваясь, — это он в последнее время что-то… А может и был, да я не разглядела… Может и он тут не при чем, просто мы слишком разные. Вообще, Слава, любовь зла… одни выходят замуж за дебилов, а другие не выходят за хороших людей.

— Наташ, ну-ка, посмотрика на меня.

Наташа подняла голову и встретилась с его внимательным взглядом.

— Наташ, почему твой муж меня боится?

— С чего ты взял? — спросила она, старательно выдерживая в голосе удивление.

— Слушай, Наташка, — Слава оторвался от подоконника, подошел к кровати и сел перед ней на корточки. — Пашка хоть и вопит много, а смотрит на меня так, словно украл чего-то. Наташ, я не идиот, а кое-кто тут пытается из меня его сделать! Что вы с Надькой тут мутили в последнее время?! Почему она весь месяц ходила какая-то странная, словно в воду опущенная. Не похоже на нее — вся в размышлениях, вся в загадках, иногда и не докричишься до нее. Пропадала куда-то — иногда на несколько дней, живописью начала интересоваться усиленно, все книжки у меня таскала — то Уайльда «Портрет Дориана Грея», то Акутагаву, то по истории Российского государства… И знаешь что — Надя, конечно, была человеком вспыльчивым и непредсказуемым, но выскакивать из машины под колеса посреди дороги… что-то не очень мне в это верится… И ты вон…тоже…Вы что, влипли во что-то? Говори, я же вижу, что ты знаешь!

Наташа опустила голову, думая над тем, что сказал ей Слава. Книги. Ну, Уайльд понятно — она читала его когда-то — книга о портрете, который старел вместо своей натуры, принимая на себя все личины ее пороков и преступлений. Но Акутагава… Фамилия была очень знакомой… Ну да, конечно. Когда-то, очень давно, она нашла эту книжку у деда в комнате и хотела прочитать, но дед отнял ее, сказав, что эта книга не для нее — исследования нескольких философских направлений, и ей этого не понять, так что и голову забивать незачем.