|
Не качай с усмешкою головою над рассуждениями моими… сила твоя изряднее моей, но верно, еще не ведомо тебе, что келет питают друг друга и в единый сливаясь… возрастает в силе своей… хитры и прожорливы…жизнь тела им сложнее жизни разума нашего… полотна — их клети и люди — их клети… одно и то же, только живут…бунтуют против сего заключения, но даже на свободе мнимой своей не найдут они ни спокойствия, ни наслаждения, только будут тянуться к замкнутому, дабы обрести свободу еще большую и снова замкнуться… как картина… шую свободу, подобно породившим их людям, которые не остановятся, не достигнув края, предела…в алчности тела и разума своего… и ты будешь идти… разу увидишь свой путь… лучше предай себя смер…
… могу… все равно сильнее… путь, ведущий в… и боги, и дьяволы лишь часть чел… … он не родился, помните о нем… храните картины мои… по ним сверяйте… я оставил… рядом со мной… Наташа опустила руку с листком и положила его поверх россыпи писем. Неожиданно на нее навалились страшная усталость и странное мертвое равнодушие с легкой примесью горечи. Когда она пришла сюда, ей хотелось разнести дом на куски, но сейчас Наташа ничего не чувствовала — все не просто улеглось — замерзло — и на деда она взглянула спокойно и небрежно, словно на скомканный клочок бумаги. — Она продала все, что у нее осталось, и вернулась в Петербург вместе с дочерью Катей и картинами, — прошелестел голос Дмитрия Алексеевича. Он натянул на себя одеяло до подбородка и теперь сидел на разворошенной кровати сгорбившись и как-то удивительно съежившись — комок дряблой кожи, обмотанный выцветшей тканью пижамы. — Катя выросла, вышла замуж. Ее муж был военным. Они вернулись в Крым. Вместе с картинами. Многие в нашем роду разъезжались по другим городам, даже по странам, но тот, кто все знал, во все верил и хранил картины, всегда жил в Крыму. Следил за дорогой. Всегда кто-то был. Нельзя было сбежать… все равно возвращались… Мой прадед, моя мать, я, твой отец… потом мы собирались… когда Светка подрастет, мозги появятся… а она вон какую свинью нам подложила… тебя… и Петька из-за нее помер… Срок…ага, срок подошел… Картин было больше, но мы многие продали — их брали — недорого, но брали, а нам нужны были деньги… Слушая его, Наташа одну за другой разворачивала картины. Все та же мрачная сила… но одна из картин была странной. Несколько минут она внимательно смотрела на портрет маленькой девочки — тусклый, невыразительный, безжизненный. Единственная из картин, не являвшаяся сгустком отрицательных эмоций, иллюстрацией какого-то порока — это был просто плохой рисунок, хотя создала его рука мастера. Наташа внезапно поняла — Неволин великолепно умел изображать человеческое зло, но рисовать то, что абстрактно именуют добром, было ему не по силам. — … думал, что все обойдется… ты рисовала очень похоже, но без той силы… а потом ты вышла за этого дурака и поселилась прямо напротив дороги! Ты представляешь, каково мне было?! А когда ты принесла тот рисунок… Наташа прижала ладонь здоровой руки ко лбу, потом заглянула в сундук. Засмеялась сухо и невесело и вытащила из него потрепанную старую книжку. — Вот значит где ты спрятал Акутагаву?! Мне следовало догадаться! — она положила книгу на колени и собрала все письма. — Почему ты молчал, деда Дима?! Почему ты ничего мне не рассказал?! Ты хоть понимаешь, что ты наделал?! — Рассказать?! — взвизгнул дед из-под одеяла. — И что?! Ты бы поверила?! — Если бы ткнул носом в одну из картин — поверила бы! — Конечно! И ты бы кинулась рисовать. |
