Мы с Дэном выработали такой высокий уровень концентрации в ответ на агрессию партнера, что получали очень мало баллов в поединках. Мы знали манеру боя друг друга, чувствовали начало атаки и умели наступать, не прибегая к слишком рискованным решениям. Дэн понял, как надо противодействовать моим атакам справа, и нейтрализовал их большую часть; я же извлекал преимущество из его атак, нарушая равновесие и выталкивая за пределы ковра. Если суммировать наши физические и ментальные возможности и поделить пополам, а затем столкнуть на ковре, то мы оба были бы мертвы. Поскольку каждый из нас работал на пределе, случались ошибки. Мы постоянно находились в состоянии динамического равновесия. Баллы мы зарабатывали исключительно в состоянии творческого вдохновения, когда кому-то удавалось выйти на новый уровень. Такие моменты я особенно внимательно изучал на видеозаписях.

Дважды, а то и трижды за вечер мы с Дэном бросались в центр бурного водоворота, и внезапно мое тело делало нечто такое, что укладывало партнера на ковер. Вот так просто. И дважды, а то и трижды он делал то же самое со мной. Мы ходили по такому тонкому краю, что я не имел возможности сначала обдумать свой прием, а потом выполнить его. Таким образом невозможно было захватить Дэна врасплох. Но несколько раз мои инстинкты делали то, чего не в силах сделать сознание.

Приходя домой и просматривая видео, я изучал эти моменты кадр за кадром. Несколько раз я начинал бросок в тот момент, когда партнер моргал. В других случаях мое тело делало бросок под необычным углом, что заставало Дэна врасплох. Иногда ритм моих движений совпадал с его ритмом так, что между ними оставался небольшой временной зазор, а иногда я захватывал его в самом начале выдоха. Таких эпизодов было очень много, и каждый из них я изучал до тех пор, пока не начинал понимать, что происходит. На следующий день, придя на тренировку, я высказывал Дэну свои соображения. Затем следовало конвертировать внутреннее вдохновение в технические приемы боя. Если мое тело двигалось в ритм его дыханию, то мы разбирали, как добиться этого усилием воли. Если я ловил его на моргании, то мы изучали этот нюанс. Во время следующего спарринга Дэн уже знал о новой угрозе и мог принять контрмеры, чтобы остаться в игре. Теперь уже мне приходилось бороться против него. Таким образом мы каждый день понемногу повышали уровень своего мастерства и постепенно расширяли представления о том, что может дать прилив творческого вдохновения в бою.

Поговорим об этом методе языком шахмат. Если у способного шахматиста выдается вдохновенный день, то его могут посетить идеи, способные просто взорвать мозг как ему самому, так и его противникам. Но гроссмейстеру инновационные идеи кажутся банальными. Он сталкивается с подобными вещами каждый день, поскольку его познания в шахматах позволяют ему постоянно играть на высочайшем уровне. Если более слабый игрок говорит: «У меня было такое предчувствие», гроссмейстер пожмет плечами и объяснит, исходя из каких шахматных принципов он сделал именно такой ход, а не другой. Именно поэтому гроссмейстеры любят играть блиц-турниры, в отличие от слабых игроков; они глубоко усвоили внутренние принципы и модели игры и делают необходимые ходы интуитивно. Запоздалая мысль мастера шахмат может оказаться настоящим откровением для менее квалифицированного игрока. Мое понимание креативности тесно связано с теоретическими основами шахмат. Существует широкая система шахматных знаний. Эти знания следует глубоко усвоить, и лишь после этого они становятся доступны подсознанию. Затем на этой основе мы делаем еще один или два шага вперед. И совершаем открытие. Большинство здесь останавливается, продолжая надеяться, что рано или поздно вновь ощутит прилив вдохновения и войдет в состояние «божественного откровения». С моей точки зрения, это означает потерю множества возможностей. Представьте, что вы строите пирамиду знаний, каждый уровень которой сооружается из технической информации, принципов, поясняющих ее применение и формирующих из нее своего рода пакеты (об этом говорилось в главе «Остановить время»).