|
При неизбежной стандартизации именно искусство ратует за уникальность человеческой личности с ее неповторимыми потребностями и способностями. Подлинность искусства проверяется его обращенностью к морали. Как и наука, искусство не совпадает с нравственностью, но связь здесь более непосредственная. Она зрима, и малейшее уклонение художника от человечности мстит за себя потерей красоты, отталкивает. Нравственная культура определяет художественную, а художественная культура оберегает нравственную, делает ее всеобщим достоянием. Вот почему век науки ценит искусство – как новосозданное, так и пришедшее из глубины веков, классику.
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
Под влиянием научного прогресса художественное развитие человечества делает новый шаг вперед. Расширение сферы эстетических отношений приводит искусство в непосредственное соприкосновение с наукой. В результате возникают некоторые промежуточные формы, претендующие в равной мере на принадлежность и к художественному творчеству, и к гуманитарному научному знанию. Здесь эмоциональное, эстетическое воздействие опирается на научное знание, а последнее приобретается и закрепляется средствами искусства. Образ сливается с понятием. Но речь в данном случае идет только о гуманитарном знании. Мы убедились, что и по методу (типологизация) и по предмету (сознание) искусство в некоторых своих разновидностях сближается с науками о человеке и обществе. Что касается естествознания, то тут дело обстоит сложнее. Обнажились некоторые общие корни творчества, и современный ищущий натуралист безусловно заинтересован в художественной культуре. Но объекты изучения, методы получения и передачи знаний здесь иные. Взрывоподобный прогресс наук о природе имеет и некоторые теневые стороны. Художник остро на них реагирует, призывая науку помнить о нравственности. Эта профетическая – предупреждающая и воспитывающая – функция искусства приобретает сегодня особо важное значение. Таков итог нашей книги. Дальнейший ход рассуждений мог бы привести к выяснению тех сдвигов, которые произошли под влиянием научно технической революции внутри самой нравственности и нашли свое отражение в искусстве. Речь могла бы пойти, например, о ломке традиционных, веками сложившихся отношений между полами. В. И. Ленин предсказывал их в беседе с К. Цеткин: «И в эту эпоху, когда рушатся могущественные государства…. когда начинает гибнуть целый общественный мир, в эту эпоху чувствования отдельного человека быстро видоизменяются. Подхлестывающая жажда разнообразия в наслаждениях легко приобретает безудержную силу. Формы брака и общения полов в буржуазном смысле не дают удовлетворения. В области брака и половых отношений близится революция, созвучная пролетарской революции» . Научно техническая революция ускорила этот процесс, способствовала ликвидации «двойной морали» – двойного стандарта полового поведения: один существовал для мужчин, другой – для женщин. Прогрессивный в основе своей процесс в условиях капиталистического отчуждения зачастую принимает уродливую форму. Искусство ярко обрисовало все плюсы и минусы «сексуальной революции». Ограниченные размеры книги лишают возможности остановиться на этой проблеме. За пределами книги остается к другой вопрос, неизбежно встающий при разговоре о сближении научного и художественного творчества. Какое место в современном искусстве принадлежит научной фантастике? Строго говоря, нет принципиальной разницы между фантастикой «научной» и «ненаучной». Разве что в степени художественного мастерства. Сравните роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита» с повестью С. Лема «Солярпс». У Булгакова: сатана, ведьмы, черная магия – это «ненаучно». У Лема: астронавты, звездолеты, мыслящий океан – это «научно». А занимает обоих писателей примерно одно и то же: судьба человека. Любая фантастика – лишь прием остранения. |
