— Ма-а-а… — ворвался в мой сонный мозг чей-то тоненький, немного писклявый голосок.

Я встрепенулась, стряхивая остатки сна и тут же ощутила, как скользкий упругий носик спасённого накануне крохи коснулся моей щеки.

— И померещится же такое! — стараясь не разбудить всё ещё дремавшую Тинку, тихо произношу, поглаживая умильную мордашку малыша.

— Ма-а-а-а… — вновь пропищало в моей голове, а кроха вновь ткнулся носиком в мою щёку.

— Ох! — только и смогла выдохнуть я, осознав, что это не галлюцинации, это… наш найдёныш со мной говорит! — Я… — шепчу, смотря в его маслянисто поблёскивающие чёрные глазки, в которых… да! В них светился разум! — Мама?!

Дельфинчик тут же извиваясь всем тельцем, закивал в знак согласия. Вот и что мне теперь делать в роли мамы? Дело в том, что у нашего вида нет понятия папа и мама. То есть где-то естественно существуют те двое что зачали, а позднее произвели на свет, но никакой связи, за исключением генетической, с ними нет.

В школе изучались различные виды существ. У большинства неземноводных материнский инстинкт явно выражен. И то, что его не было у нашего вида, вполне объяснимо. О какой любви к икринкам может идти речь? Наши матери спускаются в море на время нереста, после чего возвращаются наверх, забывая о детях, которых они по сути так и не видели, и никогда не увидят. Ведь до четырнадцати лет мы развиваемся в водной стихии, а родители лишены возможности долго находиться в воде. Сама природа встаёт между нами.

У дельфинов всё обстоит иначе. И что мне теперь делать, коли малыш признал во мне маму? Я же даже не представляю, как надо себя вести! Наверное, надо чему-то учить… Но чему? Приятно, что из нас двоих он выбрал именно меня, вот только выйдет ли из меня то, что он желает во мне увидеть?

В углу пещерки завозилась, просыпаясь Тинка.

— Тин… малыш меня мамой назвал. Что мне делать, а?

— Ты бредишь, — отмахнулась, всё ещё не до конца проснувшаяся подруга.

— Если бы… — вздыхаю, и мысленно добавляю: — Дила вон тоже разумной оказалась, я уже ни чему не удивляюсь. Да и люди, если ей верить, до сих пор существуют, а не вымерли как мамонты.

— Ты ещё динозавров вспомни, — откликнулась подруга. — А вообще… Это же здорово! — восклицает она. — Помнишь, Феньку?

Как можно забыть единственную детскую игрушку? Из-за китёнка-обнимашки мы с подружками едва ли не дрались, а порой так и не сумев поделить, ночевали все втроём в одной кровати. А ещё… играли с ним в дочки-матери, хотя понятия не имели, что это значит: быть дочкой или мамой. Просто в книжках читали, что была когда-то такая игра.

— Мы были — детьми, а он — игрушкой… — понимая, что воспоминания проблемы не решают, вздыхаю я.

— Раля, кто тебя заставляет срочно становиться взрослой и серьёзной? — приподняв бровку, сверкнула зелёными глазищами Тинка. — Разве не от этого мы мечтали сбежать? Будь собой. Вряд ли ему понравится, если ты превратишься в строгую воспиталку. Давай просто радоваться жизни!

— А давай! — ощутив внезапный прилив оптимизма, воскликнула я и под укоризненным взором умудрённой жизнью Дилы, выскользнула из пещерки.

— Ма-а-а… — вновь раздалось в моей голове, и интонация показалась мне призывной.

Играть в догонялки с малышом, Тинкой, и косяками пёстрых рыбок было неимоверно весело. А может сказывалось то, что мы спасли-таки кроху, несмотря на все сложности, и теперь невозможно было не радоваться, смотря на него? А ещё… ещё невозможно было противостоять таинственному зову.