— Смотри на дорогу, — осадила его Кирочка.

Мимо тянулась унылая пластиковая стена ограждения скоростной автотрассы. Крайст включил приёмник. Звуки популярной песни, плюхающие, порхающие, дребезжащие элементы электронной мелодии тут же заполнили салон автомобиля.

Ты меня не покидай…

Шаба-дуба-дуба-дай!

Билл снова повернул ручку и приёмник, на мгновение смолкнув, принялся интеллигентным мужским голосом вещать о политике.

— Крайст, помнишь, я тебе рассказывала о том своём чувстве, как будто я сплю и боюсь вдруг проснуться не здесь, а в какой-то другой жизни, более скудной на впечатления, обыденной, мрачной?

Билл усмехнулся.

— Не хочу тебя огорчать, но, вполне возможно, так оно и есть. Кто знает, может, мы все спим, а в момент смерти просто просыпаемся в каком-нибудь параллельном мире. Знаешь, как только я поступил на службу меня очень сильно пугали разговоры об очищении памяти тех, кто по каким-то причинам покинул ОП. Прямо мурашки по загривку бегали. А потом я узнал, что это на самом деле такое; выглядит примерно как ты рассказываешь… Очень гуманная процедура. Стереть память совсем невозможно, это известно всем, во всяком случае с нашими сегодняшними технологиями. Но с помощью установки доктора Хосе достигается почти такой же эффект; трюк в том, что уснув и проснувшись в специальном кресле, сотрудники отдела окрестили это кресло «машина сна», бывший офицер начинает думать, что его прошлое, связанное со службой в ОП — простой сон, и на самом деле он обыкновенный человек. И всё. Память как таковая остаётся, но разум больше не верит в её подлинность, она теряет для него правдивость и, как следствие, значимость.

2

Здание, в котором располагалась загадочная лаборатория доктора Хосе, стояло на отшибе. Маленькая тенистая улочка с разбитым асфальтом, изгибаясь, словно лесная тропинка, долго вела их вдоль запущенного парка, пока, наконец, в самом её тупике не обнаружился этот дом, довольно неуклюжий, массивный, с частично замазанными белой краской окнами.

Билл нажал на неприметную кнопку электрического звонка. Ожидание показалось непривычно долгим. Кирочке уже было подумала, что их не услышали, и нужно позвонить еще раз. Она сказала об этом Крайсту.

— Имей терпение, — ответил он очень тихо и необычно строго, — здесь нельзя трезвонить как в прачечной или в ателье. То, чем занимаются там, внутри, требует особенно спокойной обстановки.

Дверь открыла лаборантка, мрачная девушка примерно кирочкиных лет и, надо отметить, кирочкиного роста. При виде её Кирочка ощутила лёгкий укол досадливой женской ревности — лаборантка серьёзно пошатнула её чувство собственной исключительности.

Вслед за нею офицеры вошли в помещение. Это выглядело довольно странно, но копия Кирочки не произнесла пока ни единого слова, даже приветствия, она только указала жестом на коробку со специальными бархатистыми бахилами. Их нужно было одеть на ноги, чтобы сделать шаги по полу практически бесшумными.

Вместе с провожатой они миновали несколько длинных, скупо освещенных коридоров с рядами зловеще запертых звукоизоляционных дверей. Шли долго, Кирочке казалось, что даже слишком, закрытые двери и тусклый свет нагоняли на неё неотвязную иррациональную тревогу. И тишина тоже. За всё время пути ни одного постороннего звука не расслышала она в этом здании, похожем на склеп. Ни звука, кроме сухого шуршания собственных шагов и шагов Крайста.

Наконец возле одной из запертых дверей молчаливая лаборантка остановилась. Приложив чип электронного ключа, она открыла её.

Помещение оказалось на удивление просторным и светлым. Кирочка почувствовала облегчение, сходное с тем, что испытывает существо, которое долго-долго ползло в узкой трубе и всё-таки добралось до конца. Удивляло то, что комната, куда они попали, была практически пустой.