– Ребята, вы бы шли нежничать в другое место, – сказал бармен. – А то не всем приятно же…

Да, да, рассказывай! А как с моим знакомым в гей клубе по углам жаться, так тебе приятно... но вслух я этого не сказал. К чему нам ссориться? К чему человеку жизнь портить? Мы все играем на теневой стороне, мы все делаем вид, что нормальные. Потому что быть "не такими" в нашем мире чревато неприятными последствиями, и Саше хорошо бы об этом узнать.

– Сука! – выкрикнул Саша, вновь пытаясь вырваться.

– Кто бы говорил? – усмехнулся я, на этот раз тихо, чтобы никто кроме нас этого не услышал. – Я тебя трогал? Ты первый начал. Не помнишь? Или ты думал, что это тебе так просто сойдет?

Он посмотрел на меня так, что я уже думал – ударит. Сейчас врежет, да так, что зубов не соберешь, а я даже сопротивляться не буду, потому что заслужил. По его затравленному взгляду, дрожащим губам, я все более понимал, что еще как заслужил. И в то же время мне как никогда было спокойно и хорошо. Потому что мы друг друга стоим. Потому что вчера все взгляды в университете, потрясенные, презрительные, сосредотачивались только на мне одном, а с сегодняшнего дня мы эту судьбу разделим на двоих... обоим хорошо будет!

Вырвавшись, наконец, он метнулся к выходу, опрокинув по пути столик. Мальчика трясло, а мне его вдруг стало жалко, я не мог оставить его в таком состоянии. Я бежал за ним, сталкиваясь с людьми, боясь его потерять на узких, погруженных в сумерки улицах. И чуть было не потерял, но в последний миг, оббежав толстую даму, увидел, как он свернул в подворотню…

Мы оба выдохлись. Я смотрел, как он стоял, опустив голову, тяжело дыша, опираясь ладонью о стену, и жалел. И о своей выходке жалел, и о том, что вообще его провоцировал. Надо было бросить эту затею. Надо было оставить его в покое… надо было… но теперь-то поздно. И ему пора успокоиться. А так же понять, что в некоторые игры играть не стоит. И геев провоцировать не стоит... не активов, не на свою задницу.

Я быстро подошел к нему, заломил ему руки за спину и стянул с его плеч кожаную куртку, связав ее рукавами локти Саши. Он шипел и вырывался. Но куда там… меня хорошо выучили, мальчик.

– Ты что делаешь? – прохрипел он чуть не плача.

Начинал бояться. Правильно боишься. Только ничего я тебе особого не сделаю, попугаю немного и отпущу.

– Просто не хочу, чтобы ты убежал и распускал руки. Ты правильно, друг, догадался, я гей, – я мастерски удержал небольшую паузу и добавил:

– Ты теперь тоже.

– Даже не думай! – прошипел он. – Скорее рак на горе свистнет. Поэт херов.

Я поэт херов? А сам-то? Кто вчера стишки Сережке писал. Ай-ай, душа моя, не надо быть таким презрительным...

– А стихи-то хорошими вышли, – усмехнулся я, прижимая его к себе сильнее. А ведь не сопротивляется совсем. Для него это нормально? Ага… становится интересно. – От души. И писал ты их, думая обо мне. Как мило.

– Нахрен иди! – он попытался вырваться, но куда там. Не сейчас, котик, сейчас мы с тобой слегка поиграем:

– Хочешь, я прочитаю, что для тебя написал… только для тебя, не для тех девчонок, за которыми ты бегаешь.

– Это ты за ними бегаешь!

Ну-ну, это мы знаем. А тебе, пожалуй, скажем полуправду:

– Я не хотел, чтобы ты достался другому, – соврал я. А может, не так и соврал?

– Убери руки!

Я не слушал. Все плыло перед глазами, контроль начинал мне отказывать. Он был рядом, такой родной, такой желанный. Такой красивый... Чувствуя, что начинаю сдаваться, я ласково провел ладонью по его шее, пытаясь запомнить пальцами ее мягкий изгиб. С каким удовольствием я бы впился в нее поцелуем, но нельзя же. Ничего нельзя. Только попугаю чуточку и отпущу… еще чуточку.