|
Но он нашел питтосфор слишком тяжеловес-ным и слишком черным, раковины – ужасно уродливыми, колонки – страшно ветхими, а вид на море – очень забавным. – Почему же он забавный? – спросила я. – Не знаю. Все это уходит куда-то вглубь, как огромная улица. А вот внизу, эта голу-бая штуковина, это и есть море? – Да. Вы должны были видеть его очень близко по дороге в Тулон. – Может быть. Я его не рассмотрел. Так, значит, это и есть океан? Я решила, что он просто смеется надо мной. Может ли такой элегантный молодой че-ловек и вдобавок так хорошо воспитанный не знать, что Прованс омывается Средиземным морем? Я не осмеливалась возражать ему, боясь, что у меня не хватит остроумия поддержать шутку, и тогда я спросила, не очень ли ему было грустно расставаться со своими родными местами. – Ничуть, – ответил он, как будто и не вспомнив даже о потере матери, – у меня были такие скучные учителя, и если бабушка хочет, чтобы я остался в деревне, я буду очень рад поездить верхом и поохотиться. Тут есть дичь? – Да, у нас это частое блюдо. Вы, стало быть, умеете стрелять из ружья? – Конечно, и я привез свое ружье с собою. – Наверно, оно очень большое и тяжелое? – Нет. Но из него можно превосходно стрелять куропаток. – И много вы уже их настреляли? – Да, я уже одну убил, а другую ранил. Я пришла к выводу, что мой кузен довольно-таки глуп. Но постаралась отбросить от себя эту мысль, сочтя свое скромное мнение дерзостью. В это время гонг позвал нас к столу. Как деликатно и аккуратно ел мой кузен! Никогда он не вытирал рот скатертью, как Фрюманс, никогда не заливал себе подбородок соусом, как аббат Костель, никогда не тянул руку, чтобы взять себе конфетку или какой-нибудь плод с десертного блюда, как это иногда случалось даже со мной. Он держался на своем стуле прямо, он не дозволял ни одному пят-нышку появиться на своей вышитой рубашке. Он был весьма предупредителен и вовсю рас-хваливал наш обед бабушке и мне. Дениза просто замирала от восхищения, и на этот раз я готова была с ней согласиться. IX Теперь пришло время сказать о том скромном круге знаний, которым я овладела тогда (дело было в 1813 году). Бабушка научила меня почти всему тому, что знала сама: читать, писать, шить и считать. Я знала даже больше, чем она, ибо она не была сильна в орфогра-фии, а я благодаря зрительной памяти и постоянному чтению инстинктивно научилась пи-сать так хорошо, как редко пишут в моем возрасте. Я безумно любила читать и знала наи-зусть несколько доступных мне повестей и романов, которые составляли нашу скудную библиотеку. Мне позволяли рыться в книгах совершенно невозбранно: все, что там можно было найти, было невинным чтением, но там нельзя было найти истинно поучительного. Однако именно там я приобрела некоторые познания по истории, географии и мифологии. Но мне хотелось знать гораздо больше. Запас бабушкиных сведений уже подходил к концу, а кроме того, и зрение ее быстро ухудшалось. Она часто говорила, что пора бы уже найти мне гувернантку, которая не скучала бы в нашем захолустье и ладила бы с Денизой. Но осо-бу такого рода найти было нелегко. Когда же ей пришлось подумать и о Мариусе, то ее задача еще больше осложнилась. Мариус был очень спокойным мальчиком, и все упражнения в верховой езде и охотничьи подвиги, возвещенные им столь громогласно, ограничивались лишь гибелью нескольких воробьев, которых он весьма терпеливо выслеживал, а затем убивал почти в упор, и несколькими поездками верхом на чрезвычайно смирной лошадке мельника. Однажды ружье, заряженное им слишком туго, дало сильную отдачу, и он перепугался. В другой раз лошадка, которую он вздумал пришпорить, стала брыкаться и сбросила его из седла на траву. После этого он стал очень осторожным. С прогулками пешком дело обстояло ничуть не лучше. Он хвастался тем, что он великолепный ходок и что у него ноги альпиниста. |
