По-моему, искренность — бесполезная категория. Это уже показал случай Грабала, когда потерпела фиаско великая искренность великого человека. Историю уже не распутать, и всякая попытка выжить лишь затягивает новый узел. Ясно одно: человек — существо слишком хрупкое. Мне кажется, что стать стукачом может каждый. И, знакомясь с отчетами этих несчастных созданий, я понимаю, что на их месте мог оказаться любой из нас, ибо всем нам присущи хрупкость и слабость. Нужно немного, достаточно неудачного стечения нескольких обстоятельств; например, если взять с потолка: одиночество, сверхчувствительность плюс, допустим, алкоголичка мать, некоторые амбиции и подростковая фрустрация из-за неуверенности в своем таланте, который, может, и есть, но не того масштаба, да грандиозная оплеуха — но, стоп, тут я ошибаюсь, пытаясь описать неустойчивость человеческой психики во всех многообразных ее проявлениях… Я не хочу искать оправданий и не хочу ничего релятивизировать.

Я посмотрел также, что говорят о своих отцах дети нацистских преступников. Перебор в кубе.

Сын Менгеле. Публичное покаяние, вечный стыд. Отца уже нет, а сыну до смерти тащить его груз. Мой отец все равно мой отец. — Пространства для маневра здесь нет.

Ганс Франк, гауляйтер Польши. Один из его сыновей тихо мучается угрызениями совести. Его жена признается, что он до сих пор часто плачет из-за отца. Что отец сломал ему жизнь. Мою — не сломал. И что после всего, что совершил отец, он не имеет права на счастье. — Какое еще право? По-моему, быть счастливым — это способность. И еще, что он тянет его куда-то вниз, в болото, и ему нечем дышать. Этого я пока не испытывал, но дышать стало тяжелее, это правда.

Я думаю о нем каждый день, говорит этот сын Ганса Франка.

Второй сын яростно ненавидит отца и написал он нем разоблачительную книгу. Der Vater. Eine Abrechnung. «Убийца», «слабак, надменная бесхарактерная креатура», «трусливая марионетка», «старый двуликий ханжа» и т. д., хрипит он.

В «ночь длинных ножей», когда эсэсовцы вырезали в тюрьме Штадельгейм людей СА, их отец выступил против этой акции, и Гитлер устроил ему разнос. «Это был тот момент, когда мой отец стал предателем». — А в жизни моего отца когда был этот момент? Все же Поллачек — это не Гитлер. Ну хватит.

На вопрос, почему их отец совершал то, что совершал, ответить они не могут. «Непостижимо». «С одной стороны — образ доброго отца, с другой — стоящего перед трибуналом преступника».

Более смиренный сын добавляет к этому, что хотел бы иметь не другого отца, а более «сильного». Я другого отца не хотел бы иметь вообще, но видеть его более сильным — конечно, хотел бы.

Гарри Мулиш в своей новой книге пишет о Гитлере как о ничтожестве — он никто, не мужчина, не человек без свойств (тут, возможно, он ошибается), а пустота, обладающая свойствами. Осуществленная невозможность. Реально существующее Ничто. — Параллели напрашиваются сами собой, но не будем их проводить. Проблема Мулиша та же самая, что и у меня: какое отношение имеет персонаж романа к реально существовавшему человеку? Точнее, в случае с Мулишем это не проблема писателя, а проблема его книги. Со мной все ровно наоборот.>

9 октября 1969 года. Служебная записка. Они уже приступили к работе. Проинструктировал агента относительно Г. К. X. в связи с акцией в Отделе выдачи паспортов.

16 октября 1969 года. Первое донесение после болезни.