Хотел спросить, что случилось, но потом услышал еще шаги и понял, что, зря терзал себя.
Никифор молча протянул нож Ивану ручкой вперед. Ваня машинально взял и почувствовал, что рукоятка вся липкая от крови.
– Там еще один стоит, недалече… – пленный покосился в темноту. – Я схожу? И вы за мной, с той стороны заходить будем.
Иван вернул нож. Ему стало стыдно за свои подозрения, и он машинально еще раз мысленно выматерил себя.
Со вторым часовым вышло просто и незатейливо.
– Слышь, это я, Никифор… – громко буркнул пленный. – Не пальни сгоряча…
– Аа-аа… – с облечением ответил ему прерывистый басок. – А где остальные?
– Тебя что, Сидор за главного оставил? Вопросы, смотрю, задаешь… – хмыкнул Никифор. – Где-где… на месте. Я за инструкциями. Что-то того штемпа в германском клифте не видать. Где Сидор?
– Так у себя, где еще. Там у костерка кукует Миха, дневалит, значит. Остальные отбились уже. А бабы в балагане…
– Ага, понял. Ты где там? Покажись…
Раздался звук тупого удара, потом сразу второго и третьего, сменившиеся громким прерывистым сипеньем.
А потом вернулся Никифор и пожал плечами:
– Готово, можно заходить. Только я первый, там еще дневальный. Я ствол оставлю?
Он показал в руке немецкий МП.
– Бери… – без колебаний ответил Ваня. Сомнения в отношении Никифора исчезли, но он все равно решил приглядывать за ним.
Они проскочили сотню метров по узенькой, едва заметной тропинке. Скоро послышался запах костра и табачного дыма.
«Я бы этому дневальному в жопу эту папироску засунул, демаскирует же лагерь… – неожиданно подумал Ваня и чуть не рассмеялся. – Совсем охренел, дурачок. Профессиональная деформация, мать ее. Видать, действительно, по мне армия плачет…»
По центру большой поляны курился маленький костерок в ямке, рядом всхрапывал во сне дневальный в ватнике, сидя на обрубке бревна.
Никифор осторожно подошел к нему, приобнял и одним движением вспорол горло.
Из большого, крытого корой балагана послышалось детское хныканье, но сразу стихло.
– Там Сидор, там – братва… – пленный показал стволом автомата на землянки.
Ваня кивнул, вытащил гранату и, на ходу скручивая колпачок, пошел к убежищу Сидора, показав Никифору и Петрухе на вторую землянку.
Щелчок, шипение – «колотушка» скользнула в отдушину.
Через пару секунд грохнул глухой взрыв, из дверного проема и всех щелей выметнулись клубы вонючего дыма. Почти сразу еще раз бабахнуло, следом ночную тишину разорвали болезненные вопли, сквозь которые прорвался жалобный женский визг.
– Твою мать! – ругнулся Иван и заорал Никифору. – Не выпуская баб из балагана!!! Петруха, еще одну гранату…
Из землянки вылетела огромная дымящаяся фигура и на ходу, не глядя, хлестанула очередью по сторонам.
Никифор споткнулся и боком завалился на землю. Ваня даванул на спусковой крючок, второй и третий раз, но верзила все не падал, вслепую поливая все вокруг очередями. И упал только после того, как стукнула винтовка Петрухи.
Из балагана несся бабский вой и причитания, густо разбавленный детским плачем. Из землянок несло горелой ватой и плотью, смрадом тротила и керосина.
Иван закинул еще одну гранату в землянку, подбежал к второй, сменил магазин и высадил его веером в дверной проем. И только после этого подскочил к Никифору.
– Жив?
Бывший пленный громко закашлялся, утер рот ладонью, глянул на нее и прохрипел:
– Зацепил, сука. |