На этом плане кто угодно мог нацепить облик героя или чудовища, да только на них всегда находились настоящие умельцы, готовые поставить выскочек на место – вплоть до полного отказа в доступе. Неопытным следовало принимать вид маленький и неприметный, и уступать всем дорогу.

Мистер Скользки любил поболтать о том, каким же образом использование высокоточных энцефалограмм как устройств ввода-вывода превратило пространство данных в волшебный мир. Лаймо и Эритрина утверждали, что духи, реинкарнации, замки и заклинания просто пришлись тут впору – они оказались естественнее, чем сухие атомистические концепции программ, файлов, структур данных и протоколов связи. Они говорили, что сознание само выбирает символы волшебства для работы с этой новой средой. В этом был свой резон; скорей всего, правительства мира так и не сравнялись с лучшими колдунами именно потому, что отказывались снизойти до фэнтезийного баловства.

Мистер Скользки опустил взгляд на своё отражение в озере. Оттуда на него смотрела лобастая волчья морда с высунутым языком; он подмигнул. Уж он-то знал, что несмотря на все заумные аргументы, нынешнее положение дел объяснялось другой причиной, восходившей к лунному посадочному модулю и древней игре Adventure: жить в податливом воображаемом мире было просто чертовски интересно.

Когда наездники пропали из виду, Эритрина вышла на берег озера по ту сторону тропы и пристально всмотрелась в прозрачную глубину между кувшинок.

– Ну что ж, займёмся корреляциями. Возьми базу данных Лаборатории реактивных двигателей, а я займусь гарвардскими мультиспектральными наблюдениями. Начнём с данных внешних космических зондов вплоть до десяти астрономических единиц. На месте Почтаря я скрывала бы свои передачи, подсадив троянца в данные какого-нибудь корабля NASA.

Мистер Скользки кивнул. Так или иначе, теорию инопланетного вторжения следовало проверить первой.

– Я буду на месте через полчаса, и тогда мы построим корреляцию. Хммм… если что-нибудь сорвётся, встречаемся на Третьем широкополосном ретрансляторе, – она назвала пароли. Конечно, это только на самый крайний случай. Если через три-четыре часа они не вернутся в замок, остальные наверняка догадаются о её секретном тоннеле.

Эритрина присела и с тихим всплеском нырнула в озеро. Кувшинки закачались на расходящихся кругах. Мистер Скользки заглянул в глубины, но её, само собой, уже и след простыл. Он пошлёпал вдоль берега, высматривая характерное сияние базы данных ЛРД.

Крупная кувшинка, через которую проходили соединения АНБ с Восточно-Западной сетью, вдруг затряслась. Огромная жаба выбралась на лист из воды и уставилась на него:

– Ага! Попался, сукинтысын!

Это была Вирджиния; голос её, хотя и в другом теле.

– Шшшшш! – ответил мистер Скользки, лихорадочно озираясь, не подслушивает ли кто. Никого рядом не оказалось, но это ещё ничего не гарантировало. Он накинул на жабу своё лучшее заклинание секретности и подполз как можно ближе к кувшинке. Они уставились друг на друга, как персонажи Лафонтена: басня о Волке и Жабе. С каким бы удовольствием он набросился и откусил эту жирную головку! Увы, победа бы вышла сугубо временной.

– Как вы меня нашли? – рявкнул мистер Скользки. Если даже такие неумехи, как феды, смогли его выследить в этой маскировке, то Почтарь и подавно сумеет.

– Вы забыли, – жаба самодовольно надулась, – что мы знаем ваше Имя. Нам ничего не стоит проследить каждый ваш шаг через домашний процессор.

Мистер Скользки беззвучно заскулил.