– Жалко будить, – шепнула Рейнельда. – Вон как обе устали – едва хватило сил башмаки снять.

Рерик бесшумно шагнул за занавеску. Тут же, на приступке, стоял кувшин – один из тех, какие из Фризии развозили по всем окрестным странам: черный, с красивыми белыми узорами в виде крестов, выложенных из тончайших листов олова. Наклонившись и принюхавшись, Рерик без труда различил знакомый запах выдержанного красного вина.

– Вот почему они среди дня заснули, – усмехнулся он. – Видно, причаща… силы подкрепляли после благочестивых трудов. Не надо их будить, и так, видно, голова разболится.

– Давай просто положим где-нибудь, – шепнула Рейнельда. – Только надо спрятать получше, а то кто-нибудь из этих, – она кивнула в сторону занавески, – к рукам приберет.

Рерик молча кивнул и осторожно приподнял подушку, собираясь засунуть под нее оба кошеля. Из-под подушки торчал краешек кожаного мешка. Сквозь кожу прощупывались плоские кружочки – монеты. Видимо, это был остаток серебра, которое Катла не успела раздать.

– Сюда и положим, – шепнул Рерик, обернувшись. – Подержи-ка.

Он передал невесте оба кошеля, а сам ловко вытащил мешок из-под подушки, придерживая его, чтобы серебро не звякнуло. Знаками показав, что нужно делать, он развязал шнурок. Внутри были те самые монеты – крупные, с непонятными значками, о которых говорил Хедин. Рерик вспомнил, что так и не поговорил с Катлой о происхождении этих монет. Ладно, еще успеется. Рейнельда осторожно пересыпала серебро из обоих кошелей в мешок. Потом Рерик покрепче завязал вдвое потяжелевший мешок и уложил его назад под подушку. Катла не шелохнулась, хотя теперь голова ее лежала заметно выше. Рерик наклонился к ее лицу – запах вина был довольно ощутим. Бедная женщина, как устала! Он усмехнулся, взял Рейнельду за руку и вышел.

Тем же вечером, когда все уже рассаживались за столы для ужина, в гридницу буквально ворвался отец Хериберт. По его взбудораженному виду сразу стало ясно – что-то случилось.

– Чудо, чудо Господне! – с ликованием кричал он, от волнения сильно дергая головой и беспрестанно мигая левым глазом. – Чудо! Что случилось, дети мои, послушайте!

– Что случилось?

– Что с тобой, святой отец?

– Какое чудо? Где?

– В госпиции! – Хериберт остановился перед Харальдом и Рериком, благоговейно потрясая перед собой разведенными ладонями, будто пушистое, хрупкое чудо лежало между ними. – У той благочестивой женщины… Катлы, дочери Гудбранда… Она… Все утро она и еще две благочестивые женщины раздавали серебро бедным… Потом она вернулась в госпиций отдохнуть… Она раздала половину тех денег, что привезла с собой. У нее в мешке оставалось ровно два фунта в восточном серебре, в скиллингах. Чуть менее четырех марок, как она мне сказала. И она легла отдохнуть… И заснула…

От волнения и бега почтенный аббат едва мог говорить. Рерик уже понял, что случилось, и бросил быстрый взгляд Рейнельде, сидевшей возле Теодрады. Она тоже посмотрела на него огромными восхищенными глазами, и Рерик мгновенно сделал ей быстрый знак: молчи!

– А когда она проснулась и хотела пересчитать серебро, то обнаружила мешок снова полным! – с ликованием продолжал отец Хериберт. – Там стало ровно вдвое больше, чем было, вернулось само собой все, что она успела раздать! Не вернулись только четыре денария, которые она и те женщины потратили на вино для подкрепления сил – это они истратили на себя, но то, что они раздали бедным, Господь восполнил, чтобы они снова могли продолжать свое благочестивое занятие! За труды ее и благие намерения Господь вернул ей деньги! Ибо Он всемогущ и, имея все, не нуждается ни в чем.