Публика задохнулась от восторга!.. Шутка ли, свой, деревенский, победил знаменитого чемпиона.

Еще долго в Слободском обсуждали это удивительное событие.

— Гришка Косинский далеко пойдет!— таково было единодушное мнение.

Вечером на веранде дома казначея шло шумное застолье. По случаю отъезда Бесова собралось все высшее местное общество. Даже поражение чемпиона не поколебало его авторитет.

Но и его победитель — Гриша Косинский стал героем дня. И прежде об этом парне, жившем в глухой деревушке недалеко от железнодорожной станции Зуевка, по уезду ходили различные слухи. Очевидцы, к примеру, рассказывали, что забавы ради он на ярмарке минувшей весной взвалил себе на плечи лягавшегося трехлетнего жеребца и разгуливал с ним по базару. Что, к примеру, он за раз съедал ведро картошки и выпивал ведро парного молока. Что никогда не брал в рот хмельного и не курил.

Сейчас Косинский тихо сидел возле Бесова за столом, почти ничего не ел. Сам чемпион с видимым наслаждением расправлялся с большим блюдом жареной телятины, которое заботливо поставила перед ним Надежда.

Емельян Лимонов, владелец лучшего в городе винного погреба, оснастил стол различными питиями — от «Нежинской рябины» до различных сортов водки с наклейками салатового цвета «Завод Н. Л. Шустова в Москве».

Он назойливо предлагал выпить Косинскому:

— Чего кочевряжишься? Не воду ключевую предлагаю, ну, давай, махни рюмашечку! Надо пить да гулять, да других забот не знать.

— Не балуюсь!— коротко отвечал Григорий.

— Что, никогда и в рот хмельного не брал?— допытывался Лимонов.

— Да нет, брал! — сознался Григорий, начиная разговариваться.— Юношей совсем был, меня отец, значит, по делу послал к соседям. А у них сродственник с японской войны вернулся. Ногу ему оторвало снарядом. Я пришел, а они, значит, гуляют.

Я, дескать, говорю, дайте на два дни мешки, батька просит. Ему овес на базар везти.

А они привязались, говорят:

— Не выпьешь, так и мешков не дадим. У дяди Иона теперь ноги нет, а ты его не уважаешь? Не по-соседски. Ну, за ногу, значит, дяди Иона давай тебе, паря, нальем. А то и отец твой зачем-то не пьет. Смотри, паря, испортишься, тоже пить не будешь — как же жить-то тебе тогда? Какое уважение от соседей?

Эх, думаю, была не была, как-нибудь стерплю ради дела.

— Лей!— говорю.

Дали стакан, да в нем, значит, не такая прозрачная, как у вас на столе, а домашняя водна, мутная да вонючая. Перекрестился я со страхом да и зажмурившись выдул сдура.

Все, сидевшие за столом казначея, давно притихли, слушая бесхитростный рассказ парня, который, в этом сомнений не было, рассказывал чистую правду. Его простодушное лицо говорило о том, что за всю жизнь он и слова не солгал.

— Дальше-то что?— поинтересовался фармацевт Рябинский, ковырявший вилкой холодец.

Исправник Пасынков расхохотался, обнажив желтые крепкие зубы:

— В канаве наш молодец валялся!

— Не, не валялся,— сказал Гриша.— Однако едва не помер. Все кишки наружу вывернуло. Очень плохо мне было... Запах теперь учую, так дурманит меня.

— Ну,— спросил, меняя тему, Бесов,— в кого ты такой пошел богатырский?

— Рази я богатырский? — искренне удивился Гриша.— Вот мой дедушка, так тот точно, богатырский человек. Дедушка мой в Крымской кампании пятьдесят четвертого года участвовал. Он и нынче крестьянствует, хоть ему, значит, без малого восемь десятков. Намедни приносит ему плотник оглобли.

«Купи,— говорит,— хорошие, век служить будут».