А дедушка решил пошутить, значит.

«Какие они хорошие? Щепки они хорошие... Хошь сломаю?»

«Да не сломаешь!»

Дед положил на шею оглоблю, как коромысло, натужился слегка, она, значит, и переломилась.

«Говорил тебе,— смеется дедушка,— что квелая оглобля».

— А ты можешь, как дед?— поинтересовался Лимонов.

Гриша протянул:

— Чего там! Оглобля найдется ненужная?

Кликнули Антона.

Кучер, ворча, притащил оглоблю.

Гриша положил ее на плечи, обхватил своими длиннущими ручищами, напрягся...

Несколько мгновений царила тишина. Вдруг оглобля громко хрястнула.

Все охнули, а пугливая Дряхлова опять перекрестилась.

Две половинки Гриша аккуратно сложил у крыльца: на дрова сгодятся.

— Дед тоже хмельного в рот не брал?— поинтересовался Долгушин.

— Не, у нас никто этими делами не баловался. Папаша тоже брезгует. Ну, мне, значит, он врезал по ушам, когда я вернулся от соседей с мешками... Только не сильно, ибо ненароком, значит, зашибить может.

— А что, бывало?— с ужасом округлив глаза, спросила Анастасия Ивановна.

— Как сказать?—задумался Гриша.— Он людей боится трогать. А вот с быком было...

— С каким быком?— еще более пугаясь, спросила хозяйка.

— Да с племенным. Убежал он как-то у Анофриевых из хлева, бегает по всей деревне, того и гляди, на рога человека какого посадит. И никто к нему приступить не может. Уж очень буйный. Поповой лошади бок пропорол. За девкой из сосед ней с нами избы погнался, да та,

Акулькой ее, значит, звать, успела в избу спрятаться.

Что делать прикажете? Вижу, и папаша мой тоже вроде задумчивый, то ли не знает что делать, то ли — не слыханное дело — робеет. Да и я на крышу забрался, смотрю на событие сверху. Всякое случалось, а с быком бешеным делов, значит, не имели.

А тут эта животина, не догнав соседскую Акульку, прямо на наш плетень поперла. Так весь, значит, вчистую и завалила. Обидно папаше стало.

«Что ж ты,— орет он из окна,— тварь бессовестная, делаешь? Я, значит, плетень только на прошлой неделе поправлял, Гришка мне помогал, а ты его, зверюга подлая, в щепки разнесла? Ну, берегись!»

Выскочил папаша прямо на быка, а вгорячах ничего в руки, хоть ухват, скажем, не взял. Бык, значит, удивился. Остановился, на моего папашу любуется. Ну, думаю, была не была. Надо папашу все-таки выручать.

Соскочил я с крыши, оттуда до околицы деревню видать, да уже не поспел...

— Забодал?— с ужасом спросила Анастасия Ивановна. Все давно перестали жевать и пить, ловили каждое Гришино слово.

Тот взял стоявшую рядом с его тарелкой крынку холодного, по его просьбе из погреба принесенного молока и налил большую кружку. Не спеша выпил, утерся ладонью и продолжал:

— Куда там быку! Когда папаша разъярится, он лютее любого быка делается. Схватил папаша животину за рога, да как... Вот тут он, значит, немножко неправильно сделал. Ему надо бы полегче, да разве там до этого было? Он быка так крутанул, что у того что-то там в хребте повредилось. Хозяева грозились в суд подать, убыток, значит, с нас взыскать, да не стали. Боялись, что им самим за быка убыток припишут. Ну, по-соседски, значит, и помирились.

— А бык что?— поинтересовался исправник.

— Да ничего! Я ему ноги веревкой связал, потом хозяева за ним пришли. Ожил, только с той поры голова у него как-то в сторону смотрела, боком так, недоуменно вроде. И еще,— чтобы дамы не слыхали, Гриша понизил голос,— его сила успехом пользоваться перестала...

— То есть?— заинтересовался исправник.

— Племя от него, замечено было, пошло какое-то нервное.