— Вы еще не сказали об одной важной черте этой личности,— густым голосом произнес жандармский полковник, приятель хозяина дома.— Мы как раз сегодня говорили об этом с Григорием Ивановичем, моим соседом по гостиничному номеру.— Полковник кивнул на скромно сидевшего за чашкой кофе человека большого роста и с широченным размахом плеч.— Этот Котовский, как утверждают все, кто имел несчастье с ним сталкиваться, обладает просто фантастической силой...

Неожиданно, едва заметно заикаясь, вступил в разговор Григорий Иванович, который был представлен присутствовавшим как богатый помещик:

— И еще господин Хаджи-Коли напутал с происхождением Котовского. Этот страшный разбойник — внук потомственного дворянина, отчаянного полковника-рубаки, служившего под началом генерал-фельдмаршал а Воронцова. Дед был награжден многими орденами Российской империи. Так что не совсем «мещанин».

«Удивительная осведомленность для помещика из глухой провинции»,— подумал полковник. Тот, с едва уловимой иронией, продолжал:

— Павел Николаевич, почему вы назвали трусами несчастных, пострадавших от этого разбойника?

— Лишь только потому, что у них не хватает характера положить под подушку огнестрельное оружие и при необходимости пустить пулю в грабителя!

— В этом вы, конечно, правы. Ну а сами...

Крупенский кивнул головой:

— Да, я держу на стуле возле своей кровати заряженный браунинг. Нарочно для Котовского держу! Было бы славно, если бы он сунулся ко мне. Я всадил бы в его лоб пулю! Но,— вздохнул Крупенский,— видимо, я буду лишен этого удовольствия. Ворота моего дома охраняются казаками, а через ограду проникнуть невозможно. Она высока, с острыми наконечниками, да и каждый металлический стержень толщиной более чем в два пальца.

— Помогай вам Бог!— сочувственно вздохнул гость.

...Заря уже разыгралась вовсю. Верхушки деревьев окрасились нежным рдяным цветом, высветившим вдруг всю роскошную прелесть летнего утреннего парка. Гости, поеживаясь от сырой прохлады и потихоньку позевывая, разъезжались по домам.

Уставший от хлопот бывший кавалерист Крупенский долго и мирно храпел в своей спальне. Пробудился он от жаркого солнечного луча, падавшего на его лицо: плотная штора на окне была почему-то раздвинута. Из растворенных рам несся многоголосый птичий гам.

Из дула браунинга торчала записка. Ошалевший от неожиданности Крупенский прочитал: «Не хвались, идучи на рать, а хвались, идучи с рати. Котовский».

«Вот тебе, и «помещик-провинциал»!» — смекнул Крупенский и бросился с жалобой к губернатору. Но... ищи ветра в поле! И лишь как воспоминание об этом странном событии, осталось отверстие в ограде: толстенные прутья были выгнуты прямо-таки с нечеловеческой силой.

Беда приключилась в тот страшный день, когда малолетний шалун Гриша Котовский забрался по пожарной лестнице на высоченную крышу заводского строения, неловко оступился и полетел вниз. Отец Гриши — Иван Николаевич, узнав о беде, бросился к сыну. Тот лежал на черной от мазута и дымной гари земле, раскинув руки, запрокинув голову с полуоткрытыми глазами. Он был без сознания.

Вопреки опасениям заводского врача мальчуган остался жив. Но долгие месяцы он не мог внятно говорить и был прикован к постели: руки и ноги почти не слушались его.

Иван Николаевич подолгу оставался с любимым сыном. Он рассказывал о военных подвигах Гришиного деда, о том, как тот выше всего ставил свою честь и людскую справедливость. Потом он начинал читать ему.