— Это было осенью, я смотрел по телеку концерт из Останкинской студии, и вдруг во втором ряду показали девушку, ты видела ее, сама понимаешь, она может впечатлить.

— У вас, кажется, цветной телевизор?

— Цветной. «Рубин-107». Мама купила в рассрочку, до сих пор все еще выплачивает, осталось платить около полугода, двадцать рублей в месяц. Кстати, почему ты спросила, цветной ли телевизор?

— Потому что у Таи прелестные краски, по цветному они наверняка лучше смотрятся, чем по обычному.

— Может быть. Одним словом, оператор несколько раз показал ее, то сбоку, то прямо, еще в каком-то ракурсе. В общем, я понял, что вот она, передо мною — девушка из моей мечты.

— Что же ты сделал?

— Что я мог сделать? Мгновенно рванул в Останкино, в Концертную студию. Как раз вовремя, концерт только-только закончился, и — надо же так — она выходит из дверей, я ей навстречу!

— Что же ты ей сказал?

— Я сказал: «Простите, но мне необходимо поговорить с вами».

— Наверное, выдал себя за кинорежиссера, который ищет подходящий типаж, или признался, что ты художник и что она страх как подходит для позирования.

— Вот уж нет, и не думал даже! Мы вместе вышли на улицу, и я ей все объяснил.

— Как же она отнеслась к твоему объяснению?

— Вполне здравомысляще. Сперва, как водится, улыбнулась, потом разозлилась, сказала, что не любит разговаривать с незнакомыми людьми, потом все-таки я сумел ее уговорить, и она призналась, что польщена.

— Еще бы! Я бы тоже считала, что ты совершил целый подвиг ради меня!

— Если учесть к тому же, что мой «Запорожец», как и всегда, в ремонте, но я сумел поймать такси.

— Стало быть, это и было начало?

— Да, — сказал он. — Начало. Начало всех начал.

Он бы говорил, наверное, еще час или вечность, влюбленные поистине не замечают времени и не умеют остановиться.

Но я прервала его.

— Слушай, — сказала я. — Мне завтра вставать рано утром.

Он опомнился и, поговорив еще всего лишь с пяток минут о Тае, о ее красоте и уме, положил трубку.

А я завидовала ей, пока не уснула, уже что-то в четвертом часу.

МАРИК

Ужасно не люблю, попрощавшись, возвращаться обратно. Кажется, уже пожаты все, какие есть, руки, произнесены прощальные слова, пожелания всего хорошего и приглашения заходить, звонить, не забывать…

Все, как полагается. Хозяева улыбаются и, внешне сожалея о том, что гость уходит, провожают его с легкой душой, гость в свой черед улыбается и бежит по лестнице вниз. А спустя короткое время возвращается — забыл портфель, или шарф, или перчатки, или еще что-то…

Очарование нарушено. Хозяева уже заняты своими привычными делами, скажем, моют посуду после ужина, или подметают, или стелют постель, и гость застает их врасплох.

Само собой, хозяева улыбаются, как же иначе, но уже малость иронически, с некоторой долей досады, потому что гость вернулся неожиданно, мог увидеть то, что вовсе не обязательно посторонним видеть.

А гость, понимая все это, схватив нечто позабытое им, торопится поскорее испариться, на этот раз не улыбаясь, не повторяя приглашений заходить, звонить, не забывать. И ему их тоже не повторяют, не до того.

И остается осадок у гостя и у хозяев одинаково невкусный.

Так было со мной, когда я впервые пришел к Тае. Ее мама была любезна и гостеприимна, мы сидели, беседовали о чем-то, о чем, не помню, потому что я говорил, улыбался, поддакивал, а сам думал только лишь о ней — о Тае.