Третьим в их компании во время этих прогулок был Твид. Эмили очень полюбила его, полностью сохранив при этом свою преданность кошачьему роду.

— С одной стороны мне нравятся кошки, а с другой собаки, — сказала она.

— Кошки мне нравятся, но я никогда их не держу, — сказал Дин. — Они слишком требовательны… просят слишком многого. Собаки хотят только любви, но кошки требуют поклонения. Они так и не избавились от обретенной в Бубастисе привычки считать себя божествами.

Эмили поняла его мысль — он уже успел поведать ей все о Древнем Египте и богине Баст, — но была с ним не совсем согласна:

— Котята не хотят, чтобы их боготворили. Они лишь хотят, чтобы их ласкали.

— Да, чтобы их ласкали жрицы… Если бы ты, Эмили, была рождена пять тысяч лет назад на берегах Нила, ты была бы жрицей богини Бает — восхитительным, стройным, смуглым существом с золотой лентой в черных волосах и серебряными лентами на щиколотках, которыми так восхищается тетя Нэнси, и вокруг тебя под пальмами во дворе храма резвилась бы дюжина маленьких котят-божков.

— Ах, — задохнулась от восторга Эмили, — эта мысль принесла мне вспышку. И, — добавила она удивленно, — на один миг я почувствовала еще и тоску по чему-то родному. Отчего бы это?

— Отчего? Оттого, что ты — я в этом не сомневаюсь — в одном из прежних воплощений была именно такой жрицей, и мои слова напомнили об этом твоей душе. Ты веришь в переселение душ, Звезда? Нет, конечно нет… ведь ты воспитана ревностными кальвинистами из Молодого Месяца.

— Кальвинистами? Что это значит? — спросила Эмили. Выслушав объяснения Дина, она решила, что кальвинизм — восхитительная вера, хотя была совершенно уверена, что тетя Элизабет отнеслась бы к этой вере неодобрительно.

— Пожалуй, я не буду верить в переселение душ… пока, — сказала она серьезно.

А затем этим приятным прогулкам и беседам довольно неожиданно был положен конец. Все заинтересованные лица считали само собой разумеющимся, что Эмили предстоит оставаться у бабушки Нэнси до конца августа. Но недели за две до этого срока бабушка Нэнси неожиданно сказала ей:

— Отправляйся домой, Эмили. Я устала от тебя. Ты мне очень нравишься… ты не глупая и довольно хорошенькая… и ведешь себя замечательно… передай Элизабет, что Марри могут тобой гордиться… но я от тебя устала. Отправляйся домой.

Эмили испытала смешанные чувства. Ее обидело то, что бабушка Нэнси устала от нее: любого обидело бы такое заявление. Несколько дней она страдала, пока не придумала резкий ответ, который могла бы дать бабушке Нэнси, и не записала его в свою «книжку от Джимми». Это принесло ей такое же облегчение, как если бы она в действительности произнесла подобную суровую отповедь.

Ей было жаль покинуть Старую Мызу: она успела полюбить красивый старинный дом с его атмосферой тайны — атмосферой, которую создавала лишь его необычная архитектура, ведь в его истории, как у большинства домов, никогда не было ничего, кроме простых событий повседневной жизни, рождений, смертей и свадеб. Жаль ей было покинуть и берег залива, и старый сад, и «шар-загляденье», и чеширского кота, и Розовую комнату с кроватью, на которой она так вольготно спала, но больше всего было жаль расстаться с Дином Пристом. Но, с другой стороны, ее радовала мысль о возвращении в Молодой Месяц ко всем, кого она любила: к Тедди с его завораживающим свистом, к Илзи с ее вдохновляющей дружбой, к Перри, полному решимости завоевывать все новые высоты, к Задире Сэл и ее котенку, которого, должно быть, уже пора начать правильно воспитывать, к сказочному миру «Сна в летнюю ночь».