— Послушай, это же зона Лунного Цветка. Что ты здесь делаешь, Минерал?

— Мигнариал, — поправила она. — Кто-то его заколдовал, там, на Процессионной улице, — сказала она, назвав район, далекий от места, где она его обнаружила. — Моя мать может помочь ему. Идите с Эши.

— Хм-м. Заколдован страхом, да? Это проклятый Инас Йорл, клянусь кружкой вина. А кто он, что бормочет, укрытый твоей шалью?

Мигнариал стала быстро соображать. То, что случилось с Гансом, было ужасно. Если обо всем узнают Городские Стражи и разнесут об этом весть, трудно будет пережить это. И Мигнариал солгала снова. Это ее брат Энтелоуп, сказала она им, и они сочувственно зашумели, отпустив идти своей дорогой, а сами пробормотали что-то об этих проклятых колдунах и сумасшедших именах, которые С'данзо дал своему племени. Оба они согласились с тем, что сделают обычной обход Ужасной Аллеи и остановятся около Элекипа, внизу на улице.

Мигнариал провела Ганса еще полквартала и вошла в дом своих родителей, где они жили и держали лавку. Те спали. Толстая, надутая, как барабан. Лунный Цветок не стала спрашивать отчета и голосить на весь дом. Ее муж, неугомонный бродяга, рано ложился спать и настаивал на том, чтобы она составляла ему компанию.

Всхлипывая, дочь растолкала ясновидящую. Это так называемое млекопитающее, совместившее в себе таланты и жирное тело, которое могло выкормить восьмерых детей одновременно, село в кровати. Успокаивающим движением она дотронулась до дочери. Затем выслушала ее рассказ, слезла с кровати и приблизилась к Гансу. Мигнариал велела ему оставаться на диване в лавке.

— Это совсем не Ганс, мама!

— Конечно, нет. Посмотри на колдуна и возненавидь его.

— Во имя Тайана-Спасителя, ужасно видеть и слышать его в таком виде…

— Подай мне шаль, — сказала Лунный Цветок, снимая с Ганса его оружие,

— и завари-ка чаю, дорогая.

Лунный Цветок держала дрожащего молодого человека и тихо напевала. Она обхватила его мокрое от слез лицо и прижала к своей необъятной груди. Она развязала ему руки, взяла их и держала в своих руках, гораздо более светлых и рябых. И она напевала что-то, приговаривая тихим голосом. Дочь накинула на нее шаль и пошла готовить чай.

Лунный свет, падавший в комнату, скользил по ноге невысокого мужчины, ясновидящая сидела рядом с ним, а Ганс, все еще дрожа, постепенно засыпал. Она держала его руки в своих, пока он не успокоился и не начал дышать ровно. Мигнариал придвинулась поближе, с широко раскрытыми глазами, она знала, что мать мысленно отстраняется от них. Обмякает. Глаза ее стекленеют. Она начала бормотать что-то, большая внешне и маленькая внутренне женщина, большой котенок во время сеанса ясновидения.

— Рыжая охотничья собака? Большая, как дерево, старая, как дерево… она парит в воздухе, а с ней рядом бог, но не Ильс. Бог Рэнке, а, это цербер. Ох, Ганс не просто заколдован, он заколдован богом! А это кто? Другой бог. Но почему здесь и Тиба, у которой здесь так мало последователей? Ой!

Она дрожала, и дочь рванулась, чтобы дотронуться до нее, но удержалась.

— Я вижу Самого Ильса, он скрывает свое лицо… тень высока, как дерево, еще одна, почти такая же высокая. Тень и ее заложник? Да, но у меньшей тени нет головы, ой. Она боится, вот в чем дело, у нее нет и лица. Это Га… — я не произнесу его имени, даже если он спит. Ой, Мигни, на улице пред сельским рынком лежит труп и… ай! — Она явно с облегчением вздохнула. — Не Ганс убил ее. Кто-то другой, и Тиба парит над ней. Хм-м. Я вижу-ви… не скажу, что ви… это исчезает, уходит.

Она опять вздохнула и сидела спокойная, вся покрытая потом, тело ее с обеих сторон свешивалось со стула. И смотрела на спящего Шедоуспана.