Я тоже пробовала наблюдать за голубями, чтобы понять, что же приводит ее в такой восторг, но голуби только летали большими кругами до смешного долго, а потом возвращались на крышу. Естественно, я ничего другого от них и не ожидала, потому что голуби еще глупее собак, если такое вообще можно себе представить.

В комнате стоит тишина, пока Лаура наблюдает за птицами, а я, припав ко дну шкафа, жду, когда она уйдет. Верхний Вест-Сайд — тихое место, в Нижнем никогда не было так спокойно. В нашей с Сарой квартире, когда были открыты окна, я слышала, как шуршат в опавшей листве белки и крупные жуки, поют птицы, мастеря себе гнезда на деревьях. По тротуарам прохаживались люди, разговаривали по крошечным телефонам, и в окно нашего третьего этажа лились все эти звуки. Мимо проносились машины с опущенными стеклами, из которых доносилась музыка, возвещая о том, что они приехали. Совсем как человек, который живет в вестибюле этого многоквартирного дома, звонит Лауре и Джошу, чтобы сообщить о том, что прибыла пицца или еда из китайского ресторана. В Нижнем Ист-Сайде даже при закрытых окнах всегда можно было слышать, как в соседних квартирах разговаривают люди или в трубах в стене шумит вода. Иногда я слышала даже громкий треск! Хотя и не могла понять, откуда он раздается. Я раньше его пугалась, но потом Сара объяснила мне, что это просто наше здание «оседает».

Здесь, в Верхнем Вест-Сайде, тоже есть соседи и птицы, но улица находится так далеко внизу, что ни один звук до меня не долетает. Я никогда не слышала, чтобы в соседних квартирах кто-нибудь разговаривал или включал телевизор на полную громкость. Чаще всего, когда Лаура с Джошем на работе, единственный звук, который я слышу, — звон бирки «Пруденс» на моем красном ошейнике, когда я перехожу из комнаты в комнату. Временами, если я долго сижу неподвижно, то начинаю громко мяукать — звук эхом отражается от стен и потолка и помогает мне удостовериться, что я не оглохла.

Сара никогда не любила абсолютную тишину. Вероятно, поэтому она постоянно включала музыку и смотрела телевизор. Когда бы дочь ни приходила, она говорила с ней, не умолкая ни на минуту, опасаясь услышать тишину, которая повиснет, если она говорить перестанет, поскольку сама Лаура в ответ большей частью молчала. Как-то Сара сказала Анис, что Лаура возвела вокруг себя стену молчания. Раньше мне казалось, что своей болтовней Сара пытается пробить брешь в этой стене, хотя сама я эту стену не видела. Однако в Верхнем Вест-Сайде все было по-другому, потому что здесь Лаура постоянно разговаривала с Джошем.

Мимо двери проходит Джош в красивом костюме и черных туфлях, которые он носит на работу. Рабочие вещи Лауры намного лучше гармонируют друг с другом, чем наряды Сары. Сегодня на ней черный жакет и брюки в тон, а также блестящие черные туфли на высоких каблуках. Единственная не черная деталь ее одежды — белая блузка.

Джош останавливается, когда замечает у окна Лауру, и говорит:

— Все в порядке?

— В порядке. — Лаура едва заметно улыбается и поворачивается к мужу. — Просто задумалась.

Иногда по тому, как Джош сужает и расширяет глаза, мне кажется, что он видит больше, чем другие, обычные люди. Когда бы Лаура к нему ни обращалась, его глаза шарят по ее лицу, и сразу видно, насколько ему интересно то, что она говорит. Его взгляд совершенно не похож на тревожный взгляд Сары, застывавший на лице дочери. Когда Сара обращалась к ней, Лаура всегда отводила глаза. Тем не менее иногда, когда Сара переводила взгляд на меня, Лаура смотрела на лицо матери с выражением, которое трудно описать.