Крикуны начали уже выходить из круга, чтоб снять с митрополита облачение; но тут из толпы рванулся донской козак
Мирон: «Что вы, братцы, на такой великий сан хотите руки поднять? нам к такому великому сану и прикоснуться нельзя». В ответ козак Алешка
Грузинкин кинулся на Мирона. схватил его за волосы, другие воры пристали к Грузинкину, начали Мирона колоть, рубить, вытащили за круг и убили.
Мирона убили, но слова его произвели впечатление: точно, показалось страшно дотронуться до архиерейского облачения, и козаки начали приступать к
священникам, толкать и бранить их скаредною бранью: «Снимайте с митрополита сан! он снимал же и с Никона патриарха сан». Иосиф сам снял с себя
митру, панагию и, обратившись к протодиакону, сказал: «Что же ты стал, не разоблачаешь? уже пришел час мой!» Протодиакон в ужасе снял омофор,
снял саккос. Тут козакст выбили все духовенство из круга, крича: «До вас дела нет!», и повели Иосифа пытать на пороховой двор. Митрополита
положили на огонь и спрашивали: «Откажи свое воровство, как ты переписывался?» Иосиф не отвечал ни слова, только творил молитву и проклинал
палача. Спросили о казне: Иосиф объявил, что у него только 150 рублей, а поклажи ничьей нет. После пытки митрополита повели на казнь, на раскат:
проходя тем местом, где лежал еще труп убитого за него Мирона, Иосиф осенил его и поклонился. Взвели на раскат, посадили на край и хотели
сринуть: Иосиф испугался последней минуты, ухватился за козака и поволок было его с собою; тогда воры положили его на бок на краю раската и
столкнули. Это были самые отчаянные воры, которые работали на раскате, Алешка Грузинкин с немногими товарищами. Самая деятельность поддерживала
их ожесточение, их опьянение. Но с другим чувством стояло большинство воров внизу, подле раската; их страх увеличивался все более и более с
приближением дела к развязке, и, когда наконец тело Иосифа ударилось об землю, козакам послышался страшный стук: они обомлели и минут с двадцать
стояли в глубоком молчании, повеся головы. Потом опохмелились пыткою и казнию воеводы князя Семена Львова.
Наказ Шелудяка был исполнен: Астрахань очищена от опасных людей. На другой день после убийства Иосифа и князя Львова воры написали запись и
силою заставили духовенство приложить к ней руки за себя и за детей духовных: обязывались стоять против бояр и изменников и умирать друг за
друга. Но запись не помогла. Федька Шелудяк в июне доплыл до Симбирска, но это важное место успели уже защитить: здесь сидел старый наш
знакомый, перебравшийся, подобно другим воеводам, с запада на восток, боярин Петр Васильевич Шереметев. Воры были отбиты и завели переписку с
Шереметевым, обещаясь принести повинную: Шереметев отвечал им, что пошлет к великому государю за указом, воры отступили в Самару дожидаться
этого указа. Этот поступок Шереметева с шайкою воров, более не опасною, не понравился в Москве, особенно когда там прочли подлинные воровские
грамоты к воеводе. В Симбирск явился стольник князь Волконский с похвалою Шереметеву за его подвиги против воров и вместе с выговором: «Ты
прислал к великому государю воровские письма, но писаны они не так, как виновные добивают челом и милости просят; да они же. воры, написали,
будто у великого государя есть бояре изменники: князь Юрий Алексеевич Долгорукий и Богдан Матвеевич Хитрово; написали и другие многие затейные
дела. Ты на их воровские письма писал к ним памяти, где в начале писано: по указу великого государя, и иное многое писано в тех памятях, чего к
ним, ворам, писать не довелось, и печатаны памяти печатью Симбирского города. |